Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний "

Лахтин.«Каждая строчка этого документа омыта слезами. Это исповедь несчастного существа, высокоодаренной натуры, изнемогающей под игом большевистского рабства. Это сверкающая правда о том, как диктатура пролетариата расправляется с тем, что мы считаем величайшим сокровищем мира, — человеческой свободной мыслью. На первой странице читаем: „Список преступлений советской власти“».

Федотов.Это правда?

Леля.Да. Но это не так. У меня есть тетрадь, она состоит из двух частей. Выслушайте меня, ах, это ужасно. Я сейчас вам объясню. В этой тетради два списка. Один — преступлений, другой — благодеяний.

Лахтин.Ничего не понимаю.

Леля.И я не продавала. Это какая-то сплетня. Я не знаю, как это проникло в печать. Знаете что? Пойдемте в мой пансион, я покажу вам эту тетрадь, и вы поймете. Я сейчас принесу, хорошо?

Дьяконов.Эта тетрадь?

Леля.Да.

Лахтин.Откуда она у тебя, Дьяконов?

Дьяконов.Этот дневник и расписку с сопроводительным наглым письмом прислал в полпредство эмигрантский журналист Татаров, с которым г/оспо/жа Гончарова имела дело.

Федотов.Как, это тот самый Татаров, который был у вас утром тогда, в пансионе? Вы, значит, все же… Я же вас предупреждал.

Лахтин.Дайте сюда. «Список преступлений».

Леля.Дальше, дальше смотрите, там список благодеяний.

Лахтин.Нет, никакого другого списка нет.

Леля.Как, половина оторвана, кто же оторвал?

Дьяконов.Вы же сами оторвали, чтобы выгоднее продать.

Леля.Я не продавала.

Лахтин.Подожди, Дьяконов. Как все это было, расскажите.

Леля.Я хотела пойти на бал, да, да, это так. Я пошла к портнихе, взяла платье, расписку потребовали. Я расписалась, а ее муж, я не знала, ее муж оказался этим самым Татаровым. Он подсунул мне бланк.

Дьяконов.Платье стоит четыре тысячи франков. Где вы надеялись взять такую сумму?

Леля.Я хотела заработать.

Дьяконов.Где? Ясно. Эти четыре тысячи франков вы получили за дневник, это написано во французской газете.

Лахтин.Подожди, Дьяконов, газеты могут врать, я не верю газетам.

Леля.Товарищи, честное слово, я никому ничего не продавала.

Лахтин.Да, я вам верю, вам захотелось потанцевать на балу.

Леля.Да, захотелось потанцевать, сверкнуть, разве это страшное преступление?

Лахтин.Но вы знали, что этот бал носит неясно выраженный, но все-таки фашистский характер.

Леля.Я ведь еще не решила, пойду я или не пойду. Я колебалась.

Лахтин.Так, но платье все-таки купили? Погоня за платьем привела вас к эмигрантам.

Леля.В страшную ловушку.

Лахтин.Да, и коготок увяз.

Дьяконов.Но коготок-то был?

Лахтин.Я верю, что дневник у вас украли и без вашего ведома напечатали, но если /бы/ его не было, то его нельзя было бы украсть. Ваше преступление в том, что вы тайно ненавидели нас, может быть за то, что у нас нет балов и роскошных платьев.

Леля.Я вас любила, клянусь вам.

Дьяконов.Не верю.

Леля.Как вам доказать, не знаю.

Дьяконов.Поскольку клевета ваша обнародована, надо доказывать не нам, а Парижу и Москве. Мы можем вам поверить, а пролетариат нет.

Леля.Да, я понимаю, что же мне делать?

Федотов.Необходимо сейчас же к полпреду.

Дьяконов.Не знаю, захочет ли полпред принять ее. Здесь действует общее правило. Советский гражданин, перешедший в лагерь эмиграции, ставит себя вне закона.

Лахтин.Это не твое дело. В Москве разберутся.

Леля.Я вне закона?

Дьяконов.Юридически, да..

Леля.Предательница? Тогда все интеллигенты предатели! Всех надо расстрелять!

Лахтин.Зачем вы клевещете на интеллигенцию?

Федотов.Успокойтесь, Елена Николаевна.

Лахтин.Я сейчас позвоню в полпредство.

Направляются к выходу.

У выхода останавливаются.

Дьяконов.Я бы к стенке поставил эту сволочь.

Уходят.

Входит официант, собирает посуду.

Федотов расплачивается с ним.

Леля.Федотов, как же теперь быть, голубчик вы мой?

Федотов.Елена Николаевна, давайте спокойно.

Леля.Если я пойду пешком, через всю Европу, с непокрытой головой, приду на Триумфальную площадь, в театр, к общему собранию, стану на колени…

Федотов.Не надо пешком, не надо через всю Европу, поедем в поезде, по определенному маршруту, через всю Европу не надо, поедем Париж, Берлин, Варшава, Негорелое… Ну, теперь довольно философствовать. Вот видите, что получилось? Кому сыграла на руку ваша философия? Но это неважно, черт с ним, вы не преступница, это Дьяконов порет горячку. Спокойно, отложим все до Москвы, а в Москве — обсудим. Москва прощала более серьезных преступников, прямых врагов.

Леля.Судить меня будут… я ведь сама судья себе. Я уж давно осудила себя. Разве я живу? Федотов, голубчик, сердце, дурно.

Федотов.Сейчас, сейчас.

Ушел.

Сцена выкрадывания револьвера.

Леля ушла.