Татаров.
Он живет со мной, потому что он сирота и нищий. Вы же знаете, его отец, Павел Кизеветтер, был моим другом. Он с отцом бежал сюда, когда ему было двенадцать лет.Трегубова.
У вас есть свой дом.Татаров.
А в вашем доме? Я не могу принимать того, кто мне мил? А?Трегубова.
Я его боюсь (переход к креслу).Татаров.
Понимаю. Вы отказываетесь от дружбы со мной.Трегубова
(вышла к креслу). Вы меня измучили.
Башк/атов/ встает.
Кизеветтер.
Тетушка боится меня. Ха-ха! Почему она боится меня?Трегубова
(к Татарову). Разве вы не видите, что он безумный?Татаров.
Глупости.Кизеветтер.
В чем же безумие мое?Трегубова
(тихо). Я не хочу, чтобы вы бывали здесь.Кизеветтер.
В чем же безумие мое?Трегубова.
Оставьте меня (плачет).
Молчание.
Татаров.
Тише. Лидочка, бросьте. Ну, дайте руку. (Берет ее руку, целует. Поднимает ее голову и целует в губы.) Ну, успокойтесь, успокойтесь. (Посадил Р/емизову/ на кресло.) Отнеситесь к Диме ласковей. Он безработный. Думаете ли вы об этом? Ведь их рассчитали пять тысяч.Кизеветтер.
В кого мне стрелять за то, что меня рассчитали?Татаров.
В советского посла.Трегубова
(переход за кресло). Зачем вы говорите безумному такие вещи?Татаров
(пафосно, страстно, позируя). Европа ослепла. Дайте мне трибуну. Я закричу в глаза Европы: большевизм вторгается в тебя. Дешевый хлеб…[353] Каждое зерно советской пшеницы — бацилла рака. [Каждое зерно — новый безработный.] Европа, ты слышишь? Он съест тебя изнутри, рак безработицы. Дайте мне трибуну! Римский папа! Хм… Наденьте на меня тиару и далматик Римского папы… А? Я — я, а не он, жирный итальянец в очках, должен призывать ее на борьбу с большевиками.Кизеветтер
(смех). Ты бы хорош был в тиаре!
Татаров медленно уходит и садится за стол.
А тетушка смотрит на меня с ужасом. Она удивляется: Дима шутит. (С ненавистью самобичевания.)
Я ведь ребенок, тетушка, совсем ребенок, воспитанник кадетского корпуса. И главное, добрый, очень добрый. Я никого не хочу убивать. Честное слово. И почему это я такие серьезные мысли должен продумывать, а?
Молчание.
Слышишь, Николай Иванович?
Татаров.
Ну… (9.IV.)Кизеветтер.
Молодость — а?Татаров.
Ну…Кизеветтер.
Неужели молодым всегда приходилось продумывать такие трудные, кровавые мысли. А? Молодость. Всегда так бывало с молодыми, или бывало иначе? Шопен. Молодой Шопен, он тоже так странно жил? (9.IV.)Татаров.
Молодой Шопен жил на острове Майорка. У него была чахотка.Кизеветтер
(встал). Чудно. Чудно. Чудно. Своя кровь льется из своего горла (Сильно, нервно, яростно, рвя воротник.) А почему я [должен] не могу лить чужую кровь из чужого горла? А?Трегубова
(переходя к Татарову). Он бредит. Разве вы не слышите?Кизеветтер.
Я, например, ни разу в жизни не видел звездного неба в телескоп. Почему? Почему моей молодости не положено было смотреть в телескоп?Трегубова.
Я не могу слушать его.Кизеветтер.
А? А? У меня нет галстука. А галстуков сколько угодно. Денег у меня нет! А у кого деньги? Раздайте всем деньги! А? Слишком много населения, и слишком мало денег. Если население увеличивается, его надо уничтожать. Делайте войну! (Сел. Молчание.) Или, например, у меня никогда не было невесты. А? Я хочу, чтобы у меня была невеста.Татаров
(встал — к креслу). У тебя никогда не будет невесты.Кизеветтер.
Что? Почему? (Подход/ит/ к Татарову.) Почему? Почему? Почему?Татаров.
Потому что распалась связь времен[354].Кизеветтер
(кричит сухо, нервно). В кого мне стрелять, оттого что распалась связь времен? В кого стрелять?Татаров.
В себя.Трегубова.
Уходите. Вы слышите? Уходите. (9.IV.31.)Татаров.
Ну, успокойтесь! Дима. Ступай. (Кизеветтер — к стулу.) Подожди меня на скамье.Кизеветтер
(берет шляпу, бумажник, идет, пугает Трегубову). А тетушка боится меня!
Большая сцена ухода.
Кизеветтер уходит. Молчание.
Трегубова.
Вы собираетесь уходить? Я думала, что вы переночуете.Татаров
(диктуя). Выслушайте меня внимательно. Завтра вы отправитесь в пансион. Возьмете с собой лучшие платья.Трегубова.
Я ей показала одно, которое она назвала серебряным. (Вытаскивает на середину сцены коробку.)