Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного

Сергей Троицкий был загнан в угол. У него не было ни серьёзных печатных работ, ни сложившейся репутации учёного, ни «запасного аэродрома» — альтернативного места работы по специальности. Однако даже в этой ситуации Сергей не стал каяться и публично признавать свои ошибки, на что, собственно, и рассчитывали организаторы его «дела». Он предпочёл подать заявление об увольнении из института по собственному желанию. Фактически ему предстоял уход в никуда. Фигуранта персонального «дела» никто не взял бы работать по специальности: отсутствие учёной степени и научных работ не позволяло ему рассчитывать на переход в какой-либо другой институт, и даже работа школьного учителя была для него невозможна. Выбор у Сергея был небогатый. Он мог пополнить собой ряды диссидентов, авторов самиздата и через короткое время очутиться либо в психиатрической больнице, либо в мордовских лагерях. Мог уйти в глубокую внутреннюю эмиграцию, то есть пойти работать кочегаром, сторожем или дворником и, не вступая ни в какие контакты с государством и его институциями, продолжать писать в стол без малейшей надежды на публикацию своих рукописей. Разумеется, избери автор «Другой жизни» любой из этих путей для своего героя, повесть никогда не была бы напечатана. Поэтому Трифонов предпочёл для Сергея Троицкого другой выход — скоропостижную смерть. Что же обусловило этот печальный конец? Судя по «Другой жизни», в этом виноваты как обстоятельства времени и места, так и сам герой. У Сергея Троицкого не могло быть ни другой жизни, ни другой судьбы.

С обстоятельствами времени и места всё более или менее ясно. Вспомним излюбленную мысль историка Троицкого. «Человек есть нить, протянувшаяся сквозь время, тончайший нерв истории, который можно отщепить и выделить и — по нему определить многое». Отщепив и выделив самого Сергея из ткани повествования «Другой жизни», можно многое понять в характере, мироощущении и системе ценностей шестидесятника XX века. Достоинства и недостатки Сергея Троицкого — это достоинства и недостатки типичного шестидесятника в их полном развитии. До своего смертного часа этот герой повести остается инфантильным и полностью лишённым чувства ответственности как за свою собственную жизнь, так и за жизнь и судьбу своих близких. В момент знакомства с Ольгой Васильевной он работает не по специальности. И это можно объяснить переменчивыми обстоятельствами весны 1953 года. После ареста Берии жизнь стабилизировалась, и уже осенью Сергей нашёл работу в музее. Там очень мало платили (однажды он потратил половину своей месячной зарплаты на обед с Ольгой Васильевной в ресторане), не было никаких склок, зато была возможность заняться написанием книги. В музее Сергей проработал семь лет, подготовил за это время рукопись «Москва в восемнадцатом году», но рукопись так и не стала книгой. Мы не знаем, почему так получилось и кто в этом был виноват. Важен результат — книга так и не вышла в свет.

Однако Сергей не сделал из этой истории никакого практического вывода и ничтоже сумняшеся перешёл работать в институт, где занял скромную должность младшего научного сотрудника, надеясь со временем защитить кандидатскую диссертацию. «Он метался, сначала то, потом другое, потом третье. То история московских улиц, а то охранка, а то и вовсе посторонняя наука. Его сгубили метания. Сначала увлекался, потом неизбежно остывал и рвался к чему-то новому. Вечно рвущийся куда-то неудачник. <…> Конечно, семь лет угроблено на музей, никакой отдачи, никаких накоплений, сам виноват: постоянно разжигали его пустые грёзы. Но и они виноваты, все, все, кто был вокруг! Виноваты злодейски, жестоко: не могли остановить эти колёса, вертевшиеся впустую… Семь лет! Те годы, когда ровесники делали лихорадочные усилия, совершали рывки и проталкивались дальше и дальше. А он жил так, будто впереди у него девяносто лет. Были какие-то планы, делались изыскания в архивах, велись переговоры с издательством…»[187]

За это время сама Ольга Васильевна, биолог по образованию, ушла из школы, где некоторое время работала после института, и стала постепенно подниматься по ступенькам карьерного роста в научно-исследовательском институте — младший научный сотрудник, старший научный сотрудник, заведующий лабораторией. Выросла, пошла в школу их дочь Ирина, а Сергей продолжал оставаться вечным мэнээсом без степени. Ирина вот-вот должна была окончить школу, а в положении Сергея ничего не менялось. Ему никогда не приходилось решать никаких мужских вопросов. Квартирный вопрос был решён помимо участия Сергея: сначала жили у отчима Ольги Васильевны, затем переехали в небольшую двухкомнатную квартиру, принадлежавшую его матери Александре Прокофьевне, наконец, в результате обмена стали жить вместе с Александрой Прокофьевной в трёхкомнатной квартире. Вопрос, на какие деньги и как существует семья, его не интересовал. И Ольга Васильевна никогда не попрекала мужа: «Нет средств на Ялту — будем жить в Василькове у тёти Паши. Нет денег на телевизор — будем слушать радио»[188].