Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного

Глебов попал в расставленную ему западню и сделал то, на что рассчитывали творцы этой интриги. Дороднов и его шайка получили очень существенное преимущество в борьбе с Ганчуком. Они этим преимуществом сполна воспользовались и осуществили подрыв позиций профессора изнутри. Вскоре в газете появилась направленная против Ганчука статья аспиранта Ширейко с выразительным названием «Беспринципность как принцип», в которой Ганчук обвинялся в многообразных прегрешениях. Благодаря поступку Глебова облыжные обвинения Ганчука в беспринципности, групповщине и низкопоклонстве обрели видимость правды. В статье была красноречивая фраза: «Не случайно иные студенты-пятикурсники решили отказаться от услуг профессора как руководителя дипломной работы». Наступление против Ганчука велось на нескольких фронтах. Его супруге Юлии Михайловне Брюс, закончившей Венский университет, было предложено сдать экзамены и получить диплом советского вуза, чтобы иметь право в нём преподавать. В итоге Юлия Михайловна, чей отец был сыном венского банкира, правда, разорившегося, была уволена из института. Трифонов не пишет об этом прямо, но исходя из реалий 1949 года можно предположить, что и Юлия Михайловна, наряду с Астругом, была причислена к «безродным космополитам». Её попытки восстановиться через суд не увенчались успехом, и она, давно страдавшая тяжёлой сердечной болезнью, вскоре умерла.

Одним из движущих колес направленной против профессора интриги стал заведующий учебной частью Друзяев. Мы видим этого бывшего военного прокурора глазами студента Глебова. На дворе поздняя осень 1949-го, скорее всего, ноябрь. Прошло почти два года после проведения денежной реформы и отмены карточек и год — после демобилизации Друзяева из армии, а заведующий учебной частью облачён в «какую-то мешанину»: на нём офицерский китель, брюки от штатского костюма, заправленные в постоянно скрипевшие сапоги. У Друзяева нет денег на цивильный костюм и туфли, на свою зарплату он смог купить лишь брюки. Чтобы сменить свой армейский китель на пиджак, а сапоги на туфли или ботинки, заведующий учебной частью Друзяев, чьё должностное жалованье позволяло купить лишь брюки, должен был подняться на более высокую должностную ступеньку, предварительно сместив того, кто занимал эту ступеньку до него. Иных возможностей у бывшего военного прокурора не было. После войны армия сократилась в несколько раз, многие не имевшие необходимой выслуги старшие офицеры, к числу которых, судя по всему, принадлежал и Друзяев, были уволены без пенсии.

В это же время профессор Ганчук имеет каракулевую шапку, белые бурки (тёплые зимние сапоги, голенище которых изготовлено из высококачественного войлока или фетра), обшитые кожей коричневого цвета, и длиннополую шубу, подбитую лисьим мехом. И если в роскошную, обставленную мебелью красного дерева квартиру Ганчука в Доме на набережной могли попасть лишь люди одного с ним круга, то его шубу видели все. И все знали, что помимо квартиры и шубы у Ганчука есть ещё дача, большой участок в сорок соток и машина «Победа» с шофёром. Хитрая, всё подмечавшая Васёна, домработница в профессорском доме, сказала очень точно, попала не в бровь, а в глаз: «Уж не знаю, но только таких-то, в шубах, не любют…» И эта реплика Васёны прекрасно корреспондируется с марксистским анализом самого Ганчука.

У Дороднова и членов его шайки, в которую входил и Друзяев, был лишь один шанс улучшить своё материальное положение или, как мы бы сейчас сказали, качество жизни — сместить Ганчука и людей из его окружения, чтобы занять их места. Они могли лишь перераспределить весьма ограниченные ресурсы. У немолодых Друзяева и Дороднова не было в запасе и времени для ожидания. Рассчитывать на естественную смену поколений им не приходилось. Уповать на свои таланты или знания — тем более. Лишь у аспиранта Ширейко было время. Но он был слишком нетерпелив и амбициозен. Ширейко был человеком системы, классическим погромщиком образца 1949 года, сознательно решившим сполна использовать тот шанс, который дало ему время, чтобы сообщить собственной карьере мощное ускорение. За примерами далеко ходить не было нужды. Как только из института изгнали «безродного космополита» Аструга, его спецкурс по Горькому передали аспиранту Ширейко. Грядущее изгнание профессора Ганчука открывало перед аспирантом новые заманчивые перспективы. Профессор, так любивший фланировать по пустынной набережной в своей роскошной шубе, не замечал этих людей с озлобленным самолюбием. О том, что произошло дальше, колоритно написала Лидия Яковлевна Гинзбург: «Люди фланировали над бездной, кишевшей придавленными самолюбиями. Пробил час — они вышли из бездны. Проработчики жили рядом, но все их увидели впервые — осатаневших, обезумевших от комплекса неполноценности, от зависти к профессорским красным мебелям и машинам, от ненависти к интеллектуальному, от мстительного восторга… увидели вырвавшихся, дорвавшихся, растоптавших»[309].