Юрий Тынянов

Поэт пишет одно политическое стихотворение, другое аполитичное, эстетское... Сегодня такое, завтра другое. И вроде бы ему все равно. Это, конечно, несерьезно. Поэтическое развитие Пушкина было катастрофически быстрым, но оно было последовательным. Одни стихи Пушкина не отрицают и не исключают других его стихов, тем более написанных чуть ли не в ту же неделю. "Эстетские", то есть "аполитичные", стихи Пушкина такие же политические стихи, как и те стихи, которые в этом смысле сомнения не вызывают. В них та же борьба с государством, что и в ранних стихах, с той только разницей, что борьба перенесена на другую почву. "Эстетские" стихи Пушкина - это такие политические стихи. Когда искусство захлестнул потоп речей "патриотических" трубадуров и поэт имел все меньше возможностей говорить то, что он считал нужным говорить, тогда единственно возможным выходом стали "эстетские" стихи. Можно допустить, что Пушкин хотел сказать "Прочь, негодяи!", а сказал: "какое дело Поэту мирному до вас!". После разгрома декабризма наступило время, когда политическими стихами стали стихи, в которых не было политики, и когда важным было не только то, о чем пишет поэт, но и о чем он молчит. Молчать - это значило не говорить о том, о чем хотят, чтобы он говорил. Эстеты 60-х годов, показывавшие своим врагам "Поэта и толпу", забывали (или делали вид, будто забывали), что те, кого они считали своими учителями, в годы после разгрома декабризма были врагами военно-феодальной монархии. Пушкин писал "эстетские" стихи только потому, что другие политические стихи после разгрома восстания было невозможно печатать. Не для печати, как в молодости "Вольность", "Noёl" и эпиграммы, было написано "Во глубине сибирских руд". Стихотворение "Поэт и толпа" отличается от других политических стихов только большей спрятанностью намерения и материалом. Когда за политические стихи, не нравящиеся монархии, отправляют в Сибирь, то, естественно, возможности поэта сужаются и выбор становится ограниченным: он может или стать "пиитом"*, "чтобы воспеть подвиги своих соотечественников"**, или "небом избранным певцом", который "молчит, потупя очи долу"***. Не имея возможности сказать о государстве то, что он о нем думает, Пушкин гордо молчит. Примирения не было. Прощения не было. Великий политический поэт печатает свои произведения под псевдонимом "Небом избранный певец".

Что же такое пушкинское "эстетство"? Стремление к независимости. Такое стремление вызывает ненависть и отвращение тиранического государства, которое независимости не терпит. Оно желает, чтобы воспевали его благородство, могущество и беспощадность, цвет лица и возвышенные чувства.

Все это должен был делать Пушкин.

Всякая попытка заставить его откликнуться дифирамбом вызывает ярость.

Весьма умеренная фраза в книге Виктора Фонтанье "Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1821 по 1829 гг." о том, что он, Пушкин, отправился на войну, "чтобы воспеть подвиги своих соотечественников", приводит его в бешенство****.

* А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т, .'!, 1948, стр. 75.

** Там же, т. 8, 1938, стр. 443, 1082.

*** Там же, т. 3, 1948, стр. 89.

**** Тынянов отмечает, что "Путешествие в Арзрум" со стилистически выдержанным нейтралитетом в оценке и описании военных событий вызвало суровый отзыв официального критика Ф. Булгарина, назвавшего это произведение "холодными записками". Насколько обязательным политическим актом был бы в данном случае один из поэтических жанров (поэма, ода), видно из письма самого Паскевича к Жуковскому. Письмо это (1831) содержит резкие упреки Пушкину за то, что его "лира долго отказывалась бряцать во славу подвигов оружия" (Ю. Н. Тынянов. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года. В кн.: "Путеводитель по Пушкину". Полное собрание сочинений А. С. Пушкина. Тома I-VI, т. VI. Приложение к журналу "Красная нива" на 1931 г. М.-Л., 1931, стр. 298. См. там же статью Тынянова "Фонтанье", стр. 361). Что касается истинных намерений Пушкина, поехавшего в армию Паскевича (без разрешения властей и после отказа в просьбе о поездке в Париж), когда "померкнула заря достопамятных событий - персидской и турецкой войны" (Паскевич), то эти намерения были связаны отнюдь не с желанием разжечь померкнувшую зарю, а, как полагает Тынянов, еще с одной попыткой бежать "вон из России": "Недозволенная поездка Пушкина входит в ряд его неосуществленных мыслей о побеге" (Ю. Тынянов. О "Путешествии в Арзрум". В сб. "Пушкин. Временник пушкинской комиссии", 2, стр. 58).

Булгарин и прочие мерзавцы русской общественной мысли не могли снести "Домика в Коломне". Они жаловались на то, что "путешествие за кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние годы, не придали лучшего полета гению Пушкина"*.