Юркин хуторок

— Какая гадкая сказка! Фи! Неужели вы ничего не знаете лучшего?

Это попка, слышавший уже не раз одну и ту же фразу, запомнил ее и теперь очень удачно передразнил ею Юрика.

Фридрих Адольфович не мог не улыбнуться на выходку своего любимца.

— А-а! Вы смеетесь надо мною, и вы и ваша гадкая птица! — выходя из себя от гнева, вскричал Юрик. — Не хочу ее. Уберите ее отсюда! Выпустите ее из клетки в сад! Она мне надоела, она мне мешает! — И он неожиданно залился капризными, злыми слезами.

— Ну, корошо! Ну, корошо! Я относиль его в мой комнат! — засуетился испуганный слезами мальчика Фридрих Адольфович.

— Нет! Из комнаты вашей мне слышен его противный голос! — все громче и громче кричал Юрик. — Пустите его в сад! В сад пустите! Видеть его не могу, противного! Не могу! Не могу! Не могу!

— Корошо! Корошо! — успокаивал Гросс расходившегося мальчика. — Я буду его выпускаль в сад! Не вольнюйтесь ви только, не тревожьтесь! Вам вредно это, ви больны.

И, поспешив к клетке, он вынул оттуда попку и пустил его из окна в сад. И последний, важно нахохлившись, с гордо поднятой головой, важно зашагал по дорожке. А Юрик, довольный тем, что настоял на своем, разом успокоился и стал внимательно слушать сказку о «воздушном замке», прерванную его неожиданным капризом.

Между тем у бедного Фридриха Адольфовича сердце ныло от страха за своего пернатого питомца. Выпущенный на свободу попка мог свободно уйти и заблудиться где-нибудь за хутором; наконец, его могла заклевать домашняя птица, разорвать собака и мало ли еще какие ужасы грозили попугаю, выпущенному впервые в сад из клетки.

И страхи Фридриха Адольфовича оправдались. Едва только он дошел в своей сказке до того места, когда принц Солнце поссорился с принцессою Луною, неожиданно раздались отчаянные крики в саду.

Кричали не только дети, кричал пронзительно и тоскливо хорошо знакомый старому гувернеру голос. Бедный Фридрих Адольфович даже побелел от ужаса. Он со всех ног бросился к окну и, высунувшись в сад, громко спрашивал, что случилось.

В ту же минуту на крокетной площадке, где играли дети, прозвучал плач Бобки, крик Митьки и взволнованный голос Сережи, приказывающий кому-то:

— Неси к Фридриху Адольфовичу, прямо к нему неси!

— Боше мой! Да што ше слючиль? Што слючиль? Што слючиль наконец? — шептал в страхе испуганным голосом Гросс.

— Ах, ничего не случилось! — раздраженно проговорил Юрик. — Просто кто-нибудь расквасил себе нос и…

Юрику не пришлось докончить своей фразы. Дверь с шумом отворилась, и в комнату вошли дети: Сережа, Бобка и Мая с Митькой во главе. На руках Митьки билось и трепетало маленькое окровавленное тельце попугая со свернутой набок и бессильно повисшей хохлатой головкой.

Фридрих Адольфович со всех ног бросился к Митьке, выхватил у него несчастную птичку и со стоном прижал ее к своей груди. А Митька между тем рассказывал, широко размахивая руками и тараща свои и без того вытаращенные глаза:

— Они шли… — говорил он, торопясь и захлебываясь, указывая пальцем на умирающего попку, — они шли, значит, а она… то есть кошка, значит, как шастнет из-за угла-то… Ну, я и того… камнем… А она… задави ее телега, как хватит… да бегом, да бегом… А у них уж, глядишь, и глазки закатились и головка на сторону… Известно, кошка… ни кто другой… Ну, тут я опять камнем… Ей в ногу угодил… На трех лапах ушла, а их бросила поперек дорожки… Мы и подняли, значит…

— О, боше мой! Боше мой! — прошептал с тоскою Фридрих Адольфович и с укором взглянул на Юрика.

Юрик лежал бледный и глубоко потрясенный этой сценой, отлично сознавая свою вину и перед Гроссом, и перед его несчастным любимцем. Умирающий попка еще слабо трепетал своими крылышками. Его круглые глазки смотрели прямо в глаза своему хозяину.

Вот он еще раз вздрогнул и, закатив глазки, затих без движения.

— Мой бедний друг! Мой бедний попагайчик! — воскликнул Фридрих Адольфович с тоской и выбежал из комнаты с птицей на руках…

— Кто это плачит? Юрик, ви? — раздался среди ночной тишины голос Фридриха Адольфовича.

Не получая ответа, он тотчас вскочил с постели и, подойдя к кроватке Юрика, с озабоченным видом наклонился над мальчиком. Вмиг две горячие детские ручонки схватили его руку и поднесли к губам, обливая ее слезами.

— Фридрих Адольфович! Милый, дорогой Фридрих Адольфович! — вырвалось с рыданьем из груди Юрика. — Я, негодный, гадкий, скверный мальчишка, но я даю вам слово исправиться! Я не буду больше! Никогда в жизни не буду! О, как я был зол! Как много неприятностей причинил я вам! Простите меня! Ради Бога простите! Или нет, не прощайте лучше! Сердитесь на меня! Браните меня, только не уезжайте от нас! Пожалуйста, не уезжайте! Дайте мне возможность загладить все мои ужасные проступки перед вами, доказать вам, что я глубоко раскаиваюсь за них! Вы не уедете, нет? Умоляю вас, скажите.

— О, дитятко мое! — произнес растроганным голосом добрый Гросс и крепко обнял и поцеловал мальчика.