Юркин хуторок

— Ты здесь, моя деточка? А мы с князем искали тебя повсюду. И нежная отцовская рука легла на золотистую головку слепого ребенка.

— Вы ничего не видите, дитя мое? — спросил ее ласковый голос молодого доктора. — Но ведь было время, когда вы видели природу и любовались ею?

— Да! Но это было так давно! — произнесла со вздохом Лидочка. — Теперь я начинаю уже позабывать ее немного, и что бы я ни дала на свете, чтобы увидеть ее снова!

— И вы увидите ее с Божьей помощью, дитя мое! — произнес с уверенностью князь Виталий. — Ведь вы позволите мне подлечить ваши больные глазки? Вы согласитесь перенести неприятную, тяжелую операцию, чтобы потом быть здоровой и зрячей, как другие дети?

— О да, я сделаю все, что хотите, — произнесла горячо слепая, — только верните мне зрение, добрый доктор!

— Отлично! — произнес дрогнувшим голосом князь. — Завтра вы с папой переселитесь со мной в город, и мы начнем ваше лечение. Но не говорите ни слова об этом братьям. Я верю, что с Божьей поиощью лечение удастся, и твердо надеюсь на Его помощь, но лучше, если никто из детей не будет знать об этом до поры до времени…

— Я сделаю так, как вы хотите! — произнесла маленькая слепая с трогательной покорностью в голосе.

В тот же вечер детям было объявлено, что их отец и Лидочка уезжают в город, где у Юрия Денисовича накопилось много дел по хутору. А наутро, нежно перецеловав своих сыновей, Юрий Денисович поручил их всех надзору Гросса и нянюшки, обещав вернуться через неделю и прося Фридриха Адольфовича ежедневно писать ему в город о здоровье и времяпрепровождении сыновей.

Когда коляска, принадлежащая Волгиным, с сидящими в ней отцом и дочерью мягко покатилась по дороге из хутора, из-за лесной опушки показалась легкая бричка, в которой сидел князь Виталий, и присоединилась к хуторской тройке.

* * *

В лесном домике праздновалось рождение Дмитрия Ивановича. Мая задолго до дня семейного праздника прибежала на хутор, чтобы пригласить детей Волгиных провести в лесу целый день. Но оставить дома без себя Юрика на такой долгий срок Фридрих Адольфович никак не мог решиться. И потому, пообещав Мае прийти к ним попозднее под вечер, он целый день посвятил больному. Тотчас же после обеда Фридрих Адольфович попросил нянюшку занять его место около постели Юрика, а сам поспешил с двумя его братьями в лесной домик. Юрик остался с Ириной Степановной. Ему казалось очень скучным лежать в постели. Пока было еще светло, мальчик читал книжки, но когда понемногу стало смеркаться (августовские сумерки наступают рано), Юрик начал заметно тосковать.

— Скорее бы наши вернулись! — говорил он няне, поминутно вздыхая и ворочаясь в постели с боку на бок.

— Да рано еще, Юрушка, — отвечала та, — поди, еще и восьми часов нет.

— Даже и восьми нет! А иллюминация и фейерверк начнутся только в десять! — произнес печальным голосом мальчик.

— Кто ж виноват, что не пришлось и тебе повеселиться в гостях! Шалил бы поменьше, так и не болел бы зря-то! — заворчала на мальчика Ирина Степановна, которую после всех ее хлопот и забот по хозяйству так и тянуло уснуть где-нибудь хорошенько в уютном и теплом уголку.

— Ступай спать, нянечка, — предложил Юрик старушке.

— Ну, а ты один, што ли, останешься? — спросила та своим добродушным, ворчливым тоном.

— И я тоже усну. Наши не скоро еще вернутся, и я успею отлично выспаться до их приезда. Право, нянечка, ступай и ты.

— И ладно, — согласилась Ирина Степановна, — будь по-твоему, пойду и сосну маленечко. А что понадобится ежели, то ты мне постучи в стенку, слышишь? — и, перекрестив Юрика, старушка, охая и кряхтя, поплелась в свою комнату, находившуюся по соседству с детской.

Юрик поворочался с боку на бок в постели и вскоре уснул. Странные сны в этот вечер снились мальчику. То ему грезилось, что Фридрих Адольфович, одетый в нянин чепец и пеструю шаль, едет верхом на Буренке, а за ним, пятясь задом, ползет черный рак, тот самый, которого они засадили в табакерку; за раком ковыляет попка и кричит ему, Юрику, что-то сердитым голосом, мотая своей хохлатой головкой. Мальчику стало даже жарко во сне… Дыхание спирало в его груди, сердце стучало… Наконец Юрик сделал усилие и проснулся. Проснулся и обмер от неожиданности. В комнате было светло, как днем, и нестерпимо пахло дымом и гарью.

Юрик вскочил с постели и, как был, босой, в одной ночной рубашонке, подбежал к окну. Глухой крик ужаса сорвался с губ Юрика, и он едва удержался на ногах от испуга. Находящийся неподалеку от господского дома домик птичницы Аксиньи пылал, как свеча, со всех сторон охваченный пламенем.

— Пожар! — вихрем пронеслось в голове испуганного насмерть мальчика, и он заметался по комнате, хватая по пути одежду и набрасывая ее на себя.

— Барчонок! Егор Егорыч! Егорушка! — послышался за окном чей-то дрожащий и испуганный голос, голос Митьки, стоявшего под окном и ярко освещенного пламенем. — Горим мы… сейчас проснулся это я, кругом-то дым… ого…. страсти! Как есть горим! Ой, ой, беда, беда-то!

— Митька! Ты это? — высовываясь в окно, спросил Юрик.