Юркина луда

Ничего другого в этот день некогда для меня счастливый Острый мыс мне так и не подарил. Я насверлил повсюду лунок, в каждой лунке обнаруживал те же самые три слоя льда и два слоя снежной каши, но настоящих окуней ни в берегу, ни на глубине так и не нашел...

Сырая пурга не останавливалась всю ночь, порой она только чуть стихала, будто переводила дыхание перед новым набегом-нашествием, и к утру новые сугробы неприступными крепостными валами стояли по всей деревушке.

Солнце в это утро даже не показалось, будто не хотело еще раз обманывать меня. Через снежные заряды я снова разыскал Острый мыс, но на этот раз не поймал здесь даже палечника.

Весь день я месил ногами сырой снег, обходил знакомые заливчики-лахтейки, свер-.лил лунки вдоль тростников, которые запомнились с лета, облавливал известные мне луды, опускал мормышку с мотылем даже на двенадцатиметровую глубину, но к вечеру не наловил и на плохонькую уху.

Настроение мое падало, и я уже совсем не отмечал в себе той бодрости, которая была со мной в пути к заветному озеру. Я терял веру в свою, казалось бы, совершеннейшую современную снасть, терял веру в себя, в озеро, в погоду, а потому и не сразу поверил, что в природе что-то изменилось.

Утром я вышел на улицу. Не было ни пурги, ни сырого снега, а был туман, густой-густой, как ранней зимой, когда после сырой осени сразу приходит крепкий мороз. Туман уже отступал от моего берега, оставив после себя седой махровый иней на заборе и на смерзшемся за ночь снегу.

Я шел по озеру в тумане, угадывая дорогу лишь по мутным полоскам, что остались от леса, - туман не поднимался к самым вершинам деревьев. После снега и ветра от тишины туманного утра звенело в ушах, и если бы не барабанная дробь дятлов, что изредка переговаривались между собой в этой неправдоподобной тишине, то, наверное, пришлось бы делать глотательные движения, как в самолете, чтобы от тишины не закладывало уши.

Туман постепенно уходил, садился, и из тумана поднимались деревья, седые от инея почти до самых вершин. Иней сыпался и с моей шапки, и с плеч полушубка всякий раз, когда коротким движением удилища я подсекал очередную плотвицу.

Плотва брала у самого берега, брала хорошо, бойко, небольшая, но резвая плотва-сорога, прогонистая, серебристая. Следом за плотвой подошел к лунке небольшой окунек - окунек-с-ложку, и я торжествовал.

В этом торжественном упоении собственным успехом я как-то не сразу заметил, что в стороне от меня бродит какой-то рыбак.

Кто? Откуда? Чем промышляет там, посреди озера, над сумасшедшей глубиной?

Окуньки перестали брать, и я присмотрелся к рыбаку... Он был невелик ростом - скорей всего паренек-подросток. Одет не по-зимнему легко: темная куртенка, резиновые сапоги.

И все время ходит-ходит, - видимо, от лунки к лунке...

Прошло какое-то время, у моих лунок снова объявился окунек-с-ложку, бойкий, азартный, и я перестал поглядывать на рыбака-подростка. А когда вспомнил о нем, то нигде не увидел. Мой рыболов куда-то исчез...

По озеру было далеко и хорошо видно. Стоял ясный и теплый весенний день, какие обычно приходят в такое время после крепкого ночного морозца. Я присматривался к островам, к дальнему берегу: не туда ли отправился мой рыбак?.. Но его не было и там.

Не отыскал я его следов и возле деревни. Все это начинало походить на какую-то сказку-видение: был человек, и вдруг его нет... Правда, такие сказки-видения по весне все-таки бывают, но только не с людьми, а с перелетными птицами, которые вместе с неожиданным теплом вдруг появляются весной около твоего дома, а потом также неожиданно куда-то исчезают, если первому теплу не хватает сил справиться с зимой и оно отступает обратно, на юг, от вернувшегося холода.

Правда, сегодняшний, по-весеннему теплый день вроде бы не собирался пока никуда отступать, и, будто в подтверждение этому, на скворечнике под моим окном заверещал, затряс в песне крылышками первый скворец...

Скворцы в эту весну, видимо, уже заглядывали в нашу лесную деревушку каждую весну они появлялись в своих родных местах всегда вовремя, к первому апреля, несмотря ни на какие козни недавней зимы. День, другой они были здесь, будто проверяли, все ли цело, все ли на месте тут, где совсем скоро придется им селиться по старым скворечникам, а потом вдруг исчезали... Нет, они уже не отступали на юг, а просто перебирались на время в большое село, что было километрах в десяти от нас, и там около скотных дворов и дожидались, когда широким потоком вольется в северные леса тепло с юга. И уж тогда они вернутся в нашу деревушку, совсем, до осени.

И вот он, этот первый скворец, прибывший к своему скворечнику уже с серьезными намерениями. Через стекло я вижу его совсем близко, вижу каждое его перышко, вижу его длинный клюв, раскрытый в. нетерпеливой скворечной песне... И снова мыслями возвращаюсь к тому рыбаку, которого видел сегодня издали на льду и который, как первый скворчонок, явившийся с юга, семенил от лунки к лунке, будто что разыскивал для себя после дальней дороги...

Но где он сейчас? Откуда он? И куда исчез?