Юркина луда

Новое утро было опять таким же ясным и тихим после очередного ночного мороза. Я пил чай за столом около окна и не очень торопился на лед - я ждал, когда разойдется утренний туман и отпустит наконец ночной морозец.

Конечно, я ждал еще и своего скворца, который вчера первым исполнил и для меня тоже свою песенку. Но ночной мороз все не уходил, и моего вчерашнего скворца на скворечнике пока не было видно.

Туман опустился на лед таким же густым инеем, как и в прошлое утро. И за этим опустившимся туманом я вдруг снова увидел на льду, посреди озера, вчерашнюю тонконогую фигурку странного рыболова. Он снова был на своем месте.

Хоть и подмывало меня тут же отправиться к рыболову и удовлетворить свое любопытство , но я пересилил себя и все-таки остановился у тех самых лунок, которые вчера подарили мне встречу с бойкими окуньками.

Вчерашние лунки ночной мороз залил прозрачным и очень прочным льдом. Пришлось сверлить новые. Но окуни-с-ложку были и в тех лунках. И снова я увлекся рыбалкой и снова на время позабыл о своем соседе-рыболове.

Солнце поднималось все выше и выше и начинало уже по-настоящему припекать. Снег, лежащий на льду, уже плавился под этим солнцем, и то там, то здесь начинал проседать и проваливаться первый, верхний, слой никудышного трехслойного льда. По льду от богатого тепла расплывались широкие лужи. Я снял полушубок и повесил его на ручку коловорота.

Было легко и просто посреди этого весеннего пространства, наполненного тихим теплом и мягким солнечным светом. Ловить рыбу в этом тепле и солнце совсем не хотелось. Не хотелось и просто сидеть, подставив нос солнечным лучам, - что-то бродило внутри тебя и требовало выхода, звало поделиться этой теплой радостью с другим... И я как-то совсем незаметно для себя направился в сторону рыболова, который тоже перестал бегать по льду и махать руками.

Когда я подошел, мой таинственный рыболов мирно сидел на своем ведерке и держал перед собой небольшую удочку-палочку, выструганную из дощечки. Удочка-дощечка была, видимо, давнишней, потемневшей от времени. Это было старинное орудие лова - с такими удильниками промышляли окуней в этих местах еще древние рыбаки.

Мой рыболов поднял голову, и я увидел заостренный мальчишечий носик и открытые детские глаза...

Конечно, это был мальчишка-скворчонок, познавший где-то науку скромного рыбного промысла на зимнем озере и теперь явившийся на озерный лед вместе с весенним теплом. Увы, успехи его на этот раз были не велики: с десяток окуней за все утро. Но эти окуни, правда, были чуть побольше, чем у меня.

Промышлял он блесной, подсаживая на крючок к блесне земляного червя. Этих червей он запасал с осени и бережно хранил всю зиму под домом.

Леска у него была толстая, видимо, старая, вся в узлах. Но блесна самодельная, красивая и, конечно, давно проверенная в здешних озерах.

На эту блесну еще совсем недавно вот здесь, на этом месте, он, Юрка-скворчонох, ловил в день по ведру окуней. Здесь окунь стоял всю зиму и хорошо брал на блесну. А теперь вот что-то случилось - окунь, видимо, стронулся с места, ушел с этой глубокой луды...

И имя юного рыболова, и все остальные подробности его зимней рыбалки узнал я почти сразу - детское откровение в ответ на честное внимание взрослого человека не заставило себя ждать. Мы как-то сразу поняли, нашли друг друга в "этот весенний, радостный день - он, видимо, нашел во мне уважение к своим взрослым шагам, а я отчетливо почувствовал в себе добрую нежность к этому худенькому пареньку и обязательное желание как-то, чем-то одарить его за его откровенное старание...

Я готов был отдать ему все, чтобы вдруг ему стало совсем хорошо, радостно до , конца, - наверное, с похожим чувством мы встречаем первых перелетных птиц, явившихся к нам после долгой и трудной зимы.

Но увы, мои подарки ему не подходили... Леска, что была у меня, оказалась для него слишком тонкой, и он вернул мне катушку с импортной леской обратно. Мормышки ему вообще не были нужны, а приличных блесен, годных, по его мнению, для этого озера, у меня не оказалось... Я еще мог предложить ему мотыля, рубинового, живого, доставлен-ного сюда из самой столицы, но и такой подарок был ему ни к чему - мотыля не удалось бы насадить на большой крючок Юркиной блесны... Так от всей моей щедрости остались у меня для этой откровенной встречи лишь добрая молчаливая улыбка и тоже почти молчаливое ответное откровение.

А Юрка продолжал по-прежнему сидеть на своем ведре, время от времени потряхивая блесной, опущенной к самому дну. Я присел напротив него на корточки и следил за концом его удильника... Мы молчали, и лишь изредка мой юный друг дополнял уже известное мне новыми деталями:

- Здесь луда небольшая... Луда глубокая... Здесь летом окунь есть, но меньше...