Юродивый

Владимир потягивал кофе, разглядывая высоченные жилые комплексы и небоскрёбы делового центра вдали, верхушки которых было тяжело разглядеть даже в ясную погоду, как сейчас, а уж когда город накрывало тучами, начинало казаться, что они просто растворяются на определённом этапе своего возвышения, и думал, что не очень расстроится если всю эту "красоту" накроет дымом лесных пожаров, когда огромный воздушный погрузчик проревел в нескольких метрах от его окон. Владимир был не из пугливых, но эхо войны возродило в его голове зрелище вражеского танка, с рыком неумолимо надвигающегося прямо на него. Он отпрыгнул от окна, часть горячего кофе из кружки ошпарило здоровую правую руку. Челюсть свело судорогой, так Владимир сжал зубы от неожиданной боли, но всё равно не издал ни звука. Много чести для такой ерунды. Этим олухам вроде бы строго запрещено летать в близи жилых зданий, но куда там. В условиях левого либерализма любой запрет для рядового обывателя всё равно что вызов, брошенный его личной свободе.

Первым же побуждением было распахнуть окно и швырнуть кружку с остатками кофе вдогонку этому драндулету, покрывая пилота последними словами, но Владимир сдержался. Погрузчик всё равно уже далеко, да и кухонную утварь жалко.

Он посмотрел на правую кисть, слегка покрасневшую. Ещё и вторую руку хотят ему изуродовать что ли? Те самые люди, за которых он кровь проливал? На пути от кухни до спальни Владимир сдавленно хихикал.

Была середина лета, днём должно было возникнуть жуткое пекло, но Владимиру было как-то всё равно. Он достал из гардероба болотного цвета штаны "карго" со множеством карманов, простую серую футболку и песочного цвета плащ. Не совсем то с чем ассоциируется офисный работник, но так как дресс-код отменили все мало-мальски крупные фирмы и компании ещё много лет назад, как способ угнетения личной свободы (в первую очередь женщин, конечно), какая теперь разница?

Свой образ Владимир дополнил в коридоре, натянув на ноги тёмно-коричневые "найки". Они значили для него кое-что. В завещании, которое отец оставил ему перед самой смертью, отдельным пунктом значилась пара кроссовок "Найк". "Новые, почти не доставали из коробки, тебе должны быть впору." И действительно, сели как влитые, когда он впервые их натянул. Трудно поверить, но отец купил их ещё в те времена, когда кроссовки "Найк" производились в Америке и смог сохранить их до самого своего дня смерти, в 2046 году. Вопрос – зачем? Хотел оставить сыну что-то из доглобализационной эпохи, потому что знал что тот это оценит? Передать частичку своего времени, а значит и себя? Владимиру нужно было самому придти к собственному ответу.

Кроссовки он носил уже шесть лет и они продолжали выглядеть, как только что из коробки. Во-первых, когда-то корпорации делали свою продукцию надёжной и износостойкой, пока не поняли, что можно делать больше денег, производя быстро приходящий в негодность ширпотреб, который потребителям нужно будет заменять чаще, за деньги. Во-вторых, с самого детства его учили бережно относиться к собственным вещам, и это был тот урок жизни, реальную ценность которого он осознал только в зрелом возрасте – чем позже сломаешь или порвёшь (если вообще это произойдёт), тем позже (если вообще когда-нибудь) корпорации поимеют с тебя ещё барышей.

Он выпрямился перед шкафом с верхней одеждой. Одна из створок замерцала и вот она уже зеркало в человеческий рост. Мда. Выглядел Владимир так, словно схватил первое что попалось в магазине. Ещё в пятнадцать лет он высказал желание одеться подобным образом, на что мама (земля ей пухом) воскликнула: "Ты что, Дункан Макклауд?". Были времена. Но раз теперь всем насрать как кто одевается, почему бы не реализовать свои юношеские мечты?