Герой книги говорит себе: «Мне больно, мне скучно и мне одиноко». Главный «вопрос – ответ» для него – Человек. Он вопрошает: "К чему прислушиваться: к сердцу или к разуму?" Кто-то ему кричит, что надо слушать тело, – среди таковых и последние грешники, и первые праведники. Герой произведения – человек с патологиями, проживающий в мире, ввергнутом в абсурд. Из-за этого он пребывает в постоянном страхе и находит лишь бездну, но бежит от неё. Тогда ли или после он понимает, что доктор мира – Бог, и потому "Юродивый" бежит к Нему.Содержит нецензурную брань.
Религия / Эзотерика18+Глава начальная. Вместо вступления:
Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус:
привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их.
Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге;
народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!
(От Матфея 21:6-9)
***
Хотите, чтобы я вас любил?
Может, помочь переехать?
Может, сменим тему разговора?
Может, стоит скользким быть?
Может, подсказать то, что знаете давно?
Милое личико, и так всё фривольно и мило,
Ах, прямо румянец-солнышко взошло,
Пяточку не поцеловать ли?
Ах,
Ути-пути-тю!
И всё такое прочее?
Хотите, чтобы вам доставлял задора чутка?
Может быть мне и приземистым быть?
Понятные мысли хватаю,
Я много знаю,
Много видел,
Всё искал.
Бога, народы, санки проклинал.
Всё во мне до горла,
А затем лобок –
Так мы и живём.
Две головы.
И одна с вялым носом ниже живота,
А другая хлопает глазами сверху.
Будто есть в этом во всём смысловыделение?!
Ну о чём мы с вами говорим?
Ну хватит врать!
Ну давайте посмотрим остро и больно!
Мы же все – ничтожества,
Почти что божества!
А я трясусь.
Вот так трясусь ногами и руками
Вам на урочный пир.
Мы же будем вечно так,
По кругу,
И снова, и вновь,
Новый виток.
Меньше стало?? Тю-ю.
Да ничего подобного. Куда?
Новый виток только раскручивается.
А может это ген??
Может в центре завиток, и вновь?
Ну что же не так-то с мостами?
Почему они всё длиннее и дороже?
Мосты совмещают теперь далёкие берега.
Хорошо одному лишь пастуху,
А овцы всё равно плюют на ваш мост.
И бросаются в овраг,
И с утёса бросаются!
Думаете,
Я тут так легко говорю?
Просто вязь?
Может быть немного сальностей?
Получайте!
Много,
С головой вам!
Жил я один там в сарае сыром,
Сном не был усмирён,
Только боль слышал…
Слышал боль со всех сторон,
Больно было даже металлу!
А вы говорите!
Что там люди?
Люди плачут.
А ведь я боль во всём вижу,
Она внутри и рвёт.
Ну вот понимаете?
Рвёт с треском.
Так, что аж под корой сердечной осадок углекислый.
И это ведь болотно, и всё пропахло.
Рука гниёт не от времени,
Но от вас.
Зловоние так даже и до Свыше добралось.
Носом уже не учуять,
Мощь!
То-то вы на пир порывами!!
И так, чок – чок – чок.
А ведь надо же думать,
Что это приличия!
Что мы можем и в одежде,
Можно даже через одежду!
Все же знают всё уже,
Столько лет,
Столько поколений.
Всё промочено потом памяти!
Ну и дышите этим…
А я в своё болото соскользну.
.
Там ведь мо-и-и-и-и-и выделения.
.
Больно тут,
Там ещё больнее.
Туда убегу,
Чтобы вас не знать –
В одеждах.
Глава 1. Друзья и ЧЧ
Все люди больны.
Непоправимо больны.
И болеют они друг из-за друга.
И ничего с этим не поделать без Тебя.
Человек,
Может, только я болею?
(Не цитата. Мысль, возникшая однажды.)
Два друга возвращались домой из бара узкими тропами большого города. Хмель уже успел улетучиться, поскольку на улице стояла морозная погода. Ветер щипал лица, и пальцы даже в карманах продолжали гореть от холодного воздуха. Стояла здоровая, белая зима. Быстро шагая плечом к плечу, друзья оживленно обсуждали начатый еще в пивном заведении разговор. Ветер на секунду сорвал слова, из-за чего один из друзей был вынужден, срывая связки, почти прокричать: «А? Что говоришь?» Ему непременно надо было слышать каждое слово, поскольку тема разговора касалась лично его.
– … Я говорю, знаешь, ведь ты мне самый лучший друг! Ты когда к нам пришёл, в первый же день, показался каким-то не таким. Ты в первый же день нашего знакомства начал рассказывать какую-то дичь из своей жизни, что-то очень личное.
– А, ну да. Я тогда был странным, взвинчено накалённым.
– Ты был скорее не странным, а двояким. То в религиозные бредни вдавался с простотой душевной и с полной уверенностью в своих идеях, а то вдруг полную дичь нёс, как то, например, что ты гадил в море один на пляже…
– Срал, ну и что? Блин, не вспоминай, чел, всякое было, не обязательно всё уж и помнить!
– Ты что, обижаешься что ли?
– Что было, то прошло, в желтые поля ушло! Давай о другом. Расскажи лучше ещё раз ту поэму Есенина.
– Какую? «Чёрного человека» что ли?
– Да. Очень я люблю, как ты её рассказываешь.
Друга, который попросил прочесть ему поэму, все с некоторых пор называли Вербой, хотя родители дали ему иное имя. Шагающий с ним в ногу молодой человек звался Н. Поскольку о Вербе ещё многое будет поведано позднее, стоит сказать несколько слов о личности Н.
Человеком он был сознательным и обаятельным, в компании всегда был всеми принят с воодушевлением, поскольку обладал ясным умом и умел взять под свой контроль любой разговор, вмиг определяя его суть.