Юродство и столпничество

Но, во-первыхъ, подвигъ „юродства" есть подвигъ для избранныхъ и принимается подъ воздѣйствіемъ божественной благодати. Надо имѣть въ виду, что на этотъ подвигъ вступали мужи нравственной зрѣлости; одни изъ подвижниковъ приготовлялись къ нему пустынническими подвигами (какъ напр. св. Симеонъ, – прожившій до юродства въ пустынѣ 29 лѣтъ), иные шли спасать другихъ, приготовясь съ дѣтства къ смиренномудрію и къ созерцанію [32], другіе руководились совѣтами духовныхъ своихъ отцевъ [33]. Прекрасную характеристику положенія св. юродивыхъ въ обществѣ можно усматривать въ словахъ св. Симеона новаго Богослова: „Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей. Имея внутрь себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силён бывает на всё и может делать даже то что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них как гигант среди обезьянок, или лев рыкающий среди псов и лисиц, уповая на Господа, твёрдостью мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словом премудрости, как жезлом железным” [DCCLXII].

Во-вторыхъ, безъ того, чтобы не быть предметомъ соблазна для кого либо и въ чемъ либо, нельзя обойтись и живя благочестиво. Лица, составляющія общество, всегда слишкомъ различны во взглядахъ, вкусахъ и по степени умственнаго и нравственнаго развитія, такъ что при такомъ различіи цѣнителей многіе добрые поступки однимъ могутъ казаться не благоразумными и, слѣдовательно, не произведутъ на нихъ желаемаго воздѣйствія, а другими будутъ истолкованы даже въ дурную сторону. Не слѣдуетъ еще забывать и того, что злоба и зависть не только не изгнаны изъ міра, но даже и не обезсилены по сравненію съ прежними временами. Исторія можетъ убѣдить въ этомъ.

Возьмемъ самое крупное изъ нея: чистѣйшая и святѣйшая жизнь Спасителя, Его безпримѣрные поступки, исполненное одной правдой ученіе, вліяли, толковались, вліяютъ и толкуются на протяженіи уже девятнадцати слишкомъ вѣковъ далеко неодинаково и часто превратно!

Но не лучше ли, возникаетъ опять недоразумѣніе, жить человѣку такъ, чтобы дѣятельность его и угодна была Богу и вмѣстѣ съ тѣмъ сообразна съ настоящею земною жизнію, – съ положеніемъ его въ обществѣ? Но никто не можетъ и не имѣетъ права назначать другому образъ жизни, чтобы онъ тѣмъ, а не другимъ путемъ достигалъ спасенія. Силы у людей различны, и всякій лучше самъ знаетъ свои силы, нежели кто нибудь другой: поэтому, всякій самъ лучше можетъ опредѣлить для себя и образъ дѣятельности, нежели кто другой.

По крайней мѣрѣ, никто не имѣетъ права упрекать другого въ томъ, что онъ избралъ тотъ, а не иной путь спасенія, которое совершается, надо еще замѣтить, не однѣми силами человѣка, но и содѣйствіемъ благодати, и тамъ, гдѣ дѣйствуетъ благодать, наставляя человѣка на всѣхъ путяхъ его жизни, тамъ разсчеты ума должны умолкнуть.

Далѣе, недоумѣніе относительно „юродства" носитъ чисто юридическій характеръ. Профессоръ Голубинскій въ своей исторіи русской церкви [DCCLXIII] высказываетъ такое мнѣніе: „юродство по отношенію къ монахамъ, строго говоря, противоканоническій подвигъ, ибо юродствовать можно только въ міру, а монахъ неисходно долженъ пребывать въ монастырѣ".

Такой взглядъ можетъ высказываться только тогда, когда имѣется въ виду одна внѣшняя сторона „юродства" и совершенно опускается внутренній смыслъ подвига. Но изъ предыдущихъ разсужденій можно видѣть, что хотя св. юродивые жили въ міру, но они были одиноки не менѣе, чѣмъ монахи. Для другихъ людей они казались не тѣмъ, чѣмъ были на самомъ дѣлѣ – окружающіе ихъ не всѣ понимали. Монашество и духовное созерцаніе св. юродивыхъ продолжалось и среди міра. „Въ мірѣ живый безмолвствовалъ, яко въ пустыни; въ народѣ пребывая, яко въ кающихся обители", говорится въ житіи св. Василія блаженнаго. Тоже самое можно сказать и относительно всѣхъ св. юродивыхъ.

Преосв. митрополитъ Макарій въ своей церковной исторіи говоритъ, что „юродство" поражало общество не столько внутреннимъ значеніемъ своимъ, сколько внѣшнимъ видомъ [DCCLXIV]. Вѣрнѣе думать, что народъ любилъ св. юродивыхъ за то, что они были носителями и выразителями правды Божіей и за то, что они несли тяготу народа на себѣ.

Вѣдь и Грозный изъ уваженія къ св. Василію блаженному несъ его гробъ на своихъ плечахъ, на что указываетъ преосвященный историкъ [DCCLXV] не потому, что поражался внѣшнею стороною „юродства" св. Василія, а потому, что тотъ своими прямыми обличеніями пробуждалъ совѣсть Грознаго царя и побуждалъ его одуматься.

Извѣстно изъ его житія, что когда св. Василій обличилъ Грознаго въ его намѣреніяхъ о постройкѣ дворца на Воробьевыхъ горахъ, то царь съ тѣхъ поръ „нача вельми чтити" св. юродиваго.