Юровские тетради

Луканов передергивал плечами.

— А ты что, болезный, не веришь? — вперялся в него старик. — Неужто у вас там не пользуют «городское удобрение»?

— Нет! И незачем!

— Позволь, почему?

— А потому — все зря! — раздражался Луканов.

Я не понимал его: он сам немало попахал земли и должен бы прислушаться к словам хозяина о пользе такого удобрения.

Догадывался или нет о моих недоумениях Луканов, только когда мы собрались переходить в другой дом, он вдруг схватил меня за руку и потащил на двор, к пустовавшему стойлу.

— Видишь — нет? Где корова? Нет ее! Ты не слышал, а я слышал: летом пала. Небось в нитку тянулся старик со своим лобаном, ну поднял малость хозяйство. А сгинула пеструха — и все хрястнуло. Будут они опять тянуться, и уж тянутся, видишь — «золото» нашли! И новую корову купят. А если опять придет беда? Кто от нее застрахован? Нет, — закачал он головой, — такая чехарда ни к чему!

— Что же делать? — робко спросил я.

— А я знаю? Я святой?..

Напрасно было задавать ему новые вопросы. Он снова замкнулся, «ушел в себя».

Так с «замком» на губах Луканов перешел и в другой дом. А мне и бог велел помалкивать. Кстати, и новые хозяева оказались не словоохотливыми. Глава семьи, пожилой, крупной кости, с круглым бабьим лицом, в рубахе навыпуск, встретил нас насупившись. Только когда Иона снял мерку со стайки рябеньких сынишек, тот справился, откуда мы родом, какие в наших деревнях приходится платить налоги и дают ли новые власти вольготно дышать мужику-трудовику.

Иона ответил, что живут по-всякому, одни получше, другие похуже, кто на что способен…

— Оно так, — ответил мужик, — без способностев, без подходца ноне нельзя…

Вначале шить пришлось шубейки. Иона морщился: не та работа. Я вспомнил Швального — вот кто бы обрадовался! Впрочем, морщиться Ионе недолго пришлось — на другой день хозяин привел дюжего сына и велел сшить ему меховое пальто.

Он принес отрез чистейшего английского кастора, развернул на столе и, ощупывая да гладя клешневатой пятерней тончайший ворс, отливающий черным блеском, похвалился, что ни у кого во всей деревне нет такого дорогого и прочного материала.

— Ему, Гришке. Заработал! — заключил он.

Отдав все распоряжения, он шагнул за перегородку, а оттуда вместе с женой, сутуловатой, в переднике, о который она на ходу вытирала мокрые красные руки, прошел на двор. Вскоре оттуда послышались голоса, где-то хлопнула дверь, что-то стукнуло.

— Что там? — снимая мерку с жениха, поинтересовался Иона.

— А ничего. Обыкновенный осмотр поросячьего семейства. — Жених вытянул в усмешке толстые губы: — Завтра повезем на базар.

— Много?

— Животин? Да так, штук пятнадцать. По весне продали больше. — И он опять засмеялся. — На это сукно хватило и на все прочее. Папаня так их любит, хрюшек, особенно маленьких.

— Любят девок да баб, — усмехнулся Иона и подмигнул парню: — С поросенком спать не ляжешь…

— Папаня ложился, — простодушно возразил тот. — Опоросится какая свинуха, его уж не жди домой. Завернется в шубу — и в поросятник на всю ночь. А как же? Свинуха может и придавить новорожденных. Глаз нужен. Папаня у нас заботливый.

Луканову порядком надоели эти рассуждения откормленного хозяйского сынка, и он предупредительно закашлял:

— Расхрюкались…

Согнувшись, бешено закрутил ручку машины. Вернувшись со двора, старший хозяин набросился на сына:

— Что стоишь? Свинуха придавила одного. Иди, пригляди за другими.

Когда хлопнула дверь, хозяин затряс головой:

— Вот те и базар! Одной животины как не бывало.

Крупнотелый, стоял он по-медвежьи, широко расставив ноги, навострив маленькие цепкие глаза.

— Вам ли жалеть о каком-то поросенке, — заметил Иона. — Сын сказывал…

— Слушайте его, болтуна! — перебил Иону хозяин и пожаловался: — Ох, тяжело! Всей семье достается, а вот…

Махнув рукой, он ушел на свою половину и в этот день больше не показывался. Видно, было не до нас, раз засобирались на базар.

Луканов сквозь кашель ворчал: ему, гляди-ка, тяжело, а сам небось не обходится без наемников, о них он молчит…

— Вечно ты со своими подозрениями, Федор, — укорил его Иона. — Будто без наемников так уж и нельзя поднять хозяйство.

Луканов дернулся, сверкнул воспаленными глазами.

— Что же ты, Иона Васильич, сам не обходишься без наемников?

— Я? — растерянно заморгал Иона. Этот вопрос, видимо, застал его врасплох. — Но ты, ты мог бы не идти в таком разе ко мне. Сам же напросился.

— Что из того, что сам? Не я, так другой… Ладно уж, замнем для ясности… — сказал Луканов, хватаясь за ручку машины.

Крутил он долго, с прежней торопливостью. А когда рука устала, вверил ручку мне, как и раньше, подгоняя: шевелись, шевелись!

Иона, пристроившись у другого конца стола, заводил свою машину. Сидел он набычившись, ни на кого не глядя. Луканов же не отрывал глаз от своей машины, от безостановочно бегущей из-под лапки стояка ровной строчки, как будто только она сейчас и занимала его.

Меня Иона не тревожил. Но когда потребовался утюг, вскинулся:

— Что не следишь? Мне, что ли, разжигать?