Юровские тетради

— Резонно! — согласился Михеев. — Однако долго ждать пример тоже не с руки. Все мы по целине идем. Можем и ошибок наделать, не без этого. Но главное — не сидеть сложа руки. Действовать!

Принесли ужин. Принимая с подноса официантки и подавая нам глиняные миски с винегретом и жареной в сале картошкой, председатель повторил:

— Именно — действовать! — И снова спросил Иону: — Вы были на войне? Нет? А я был. В коннице Семена Михайловича. Там как было? Если прождешь — тебе попадет, пойдешь вперед — ты будешь в выигрыше. А здесь мы разве не воюем? Воюем!

— С кем — разрешите узнать? — взглянул на него Иона. Хмель уже повышел у него из головы, и он держался не так развязно, как у вдовы, а с прежней напускной вежливостью. — Нет уж не молчите, пожалста, скажите — с кем…

— Есть с кем, и главное — за кого, за что.

— Ан-ти-рес-но!

— Да, довольно интересно, — подтвердил председатель. — Воюем мы с собственником за коллективиста.

— А попонятнее? Я, к примеру, тоже какой-никакой собственник. Следственно, со мной вы тоже в войне?

— Речь идет о психологии. Понимаете, о складе характера собственника и коллективиста. О воспитании.

— Мудрено, не все доходит. Вы прежде кем, извольте узнать, были?

— Это разве так важно? Учителем был. И жил все время в деревне, тут, недалеко от усадьбы. Захватил еще и господ здешних. Моты были. Все спустили, стены только и остались.

Из-за соседних столов люди стали уже выходить. Откуда-то донеслись звуки гармошки. Председатель кивнул:

— Это в нашем клубе. Сходите, сегодня у нас концерт.

— Не можем. Мы-то как раз не для гульбы к вам… — с подковыркой ответил Иона.

Вернувшись в комнату, мы увидели кем-то уже принесенные отрезы хлопчатки, куски сукна и плюша, коробку с нитками и пуговицами. Материалами были заняты стол и стулья. И я подумал: вот это работодатель!

Иона потрогал сукно.

— Не думал… Но, — помял он его, — грубошерстное. Не пырато.

Размерив материалы, он заходил по комнате, нервничая, почему никто не идет, с кого надо снимать мерку.

— Так все же в клубе, — сказал я.

— Беги! Объяви, что ждем! — приказал Иона.

Когда я примчался в клуб (это был небольшой зал с лозунгами и плакатами на стенах), сцена была еще закрыта занавесом, молодежь танцевала под гармошку. Гармонист сидел на горке сдвинутых скамеек, под плакатом, изображавшим бородатого крестьянина в красной рубахе и лаптях, который выкинул вперед руку с непомерно толстым указательным пальцем и спрашивал: «Ты записался в кооператив?» Крестьянин этот настолько был похож на дядю Мишу, что я так и вперился в него. Ко мне подбежала рыженькая толстушка с маленькой чернявой подружкой.

— А-а, гостенек. Потанцуем?

Я сказал, за чем пришел. Толстушка засмеялась.

— Ничего, гусар ваш подождет. А ты не теряйся! Лида, — обратилась она к подружке, — покрутись с гостеньком. — Та кивнула мне:

— Пойдемте.

Танцевала она легко, чуть откинув голову, волосы, подстриженные под кружок, спадали на ее тонкую шею, на уши с розоватыми мочками, при поворотах она красиво изгибалась. Вся она была подвижна, отдаваясь целиком танцу. Я же едва успевал переставлять ноги, заключенные в тяжеленные валенки. И когда мы делали круг у столпившихся возле дверей людей, то мне казалось, что все они обращают внимание именно на эти сапоги-утюги, и я чувствовал, что краснею до корней волос.

Когда танец кончился, девушка заулыбалась.

— Как хорошо! Я так люблю танцевать, так люблю. Дядя Степан, председатель наш, все хочет в город меня свезти, танцовщица, говорит, из тебя выйдет. Это бы — да! — мечтательно проговорила она. — Я уж и книжек сколько прочитала про танцовщиц. Красота какая! — Но тут же пожаловалась: — Только я несмелая. Привезет он меня, испугаюсь и убегу.

— А чего трусить? — возразил я, хотя сам только что хотел удрать.

— Так и дядя Степан говорит…

— Не для тебя он плюш припас?

— Да.

— Тогда — пошли! Первой для тебя и скроим!

На другой день я снова увидел ее. Она пришла на примерку. Плюшевое пальто шил ей сам Иона, а меня и Григория заставил тачать ватные стеганки — телогрейки для доильщиц.

После примерки она прошла мимо меня, улыбнувшись. Иона, как только она вышла, облизнулся.

— Живенькая пичужка… В городе таких на сцене показывают.

— Она и хочет на сцену, — брякнул я, нечаянно разгласив тайну.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

— Так ты уж не целовался ли с ней? Губы у ней того… С коммунарками, говорят, все можно… — цинично подмигнул Иона.

Меня будто кипятком обдало. Вскочил — и вон из комнаты. Лиду догнал в конце коридора, у дверей. Кусая предательски дрожавшие губы, я сказал, чтобы она не показывалась больше на глаза Ионе, что он нехорошо говорит о ней и других коммунарках.

— А как же пальто? — не совсем еще, видимо, поняв смысл моего предупреждения, спросила она.

— Я отдам! Как будет готово — и отдам! — Сказал и повернул назад.