— Не торопясь, с расстановкой читай, — наказала она.
— Мне надо к брату, Юлия Ванифатьевна.
— Юлечка… — поправила меня и придвинулась ко мне. Я слышал ее дыханье, невольно ощущал тепло ее плеча. — К брату потом, успеется… — И тронула меня за подбородок. — Какой ты… Как по-ихнему будет «милый»?
— Мон шер, — ответил я, заглянув в книгу.
— Читай, мон шер, — чмокнула меня в щеку.
— Юлия Ванифатьевна…
— Юлечка… — снова поправила меня и пожала плечами: — Что ты засмущался? Неужто не нравлюсь? Глупенький… — И она принялась гладить меня по голове.
— Не надо, — дернулся я.
— Хорошо, не буду, не буду, — сказала она, но руку не сняла. — Я ведь по-матерински… Мамочка разве не целует, не ласкает тебя? Эх!.. — вздохнула Юлечка. — Да если бы у меня был сынок!.. Тяжко мне, Кузя, мон шер. И поделом: зачем, дурочка я, выскочила за Павла Павловича? Ведь старик. Разные мы с ним. И не с кем душу отвести. Господи!
С неохотой отпустила она меня из швальни. А раз сама, когда Павел Павлович и Филя ушли с готовыми пальто, стала выпроваживать меня:
— Иди и ты с ним. Нечего тут…
— А куда?
— Не знаешь? Эх ты, ничего не знаешь… — укоризненно поглядела на меня. — Больно прост. Мальчик. В магазин иди. Что, не понял, не догадываешься, на кого шил? Мальчик, мальчик. Хотя, что я?.. Я тоже долго не знала.
Вот это откровенность! Выходит, Павел Павлович всех водил нас за нос, даже неуступчивого Железнова. А Юлечка-то какова! Не скрывает.
Осмелев, я спросил, куда же Павел Павлович носил крой.
— Куда? Другим портным. Думаешь, у него только Филя да ты?
— Так взял бы их к себе, сюда?
— А если нагрянут финагенты? Иди-ка, — толкнула меня Юлечка, — догоняй.
Где там. За воротами Павла Павловича и Филю ждал извозчик. Когда они сели, извозчик сразу погнал, только снежная пыль закрутилась за повозкой.
Я бродил по улицам. Думал о Юлии Ванифатьевне, не совсем понятной для меня, неожиданной союзнице. Да полно, союзница ли?
Нет, Юлечка оказалась напористой. Она старалась как можно сильнее обескуражить своего муженька, точно мстя ему. Когда опять скопились у нас готовые пальто и Павел Павлович стал посылать с ними Филю, Юлечка запротестовала:
— Что ты все Филю да Филю посылаешь? Замучил совсем. Отправь Кузю. Пора и ему знать дорогу в магазин…
В глазах Павла Павловича метнулись молнии.
— Не надо, не делай такие глаза, — спокойно проговорила она. — Пусть Кузя собирается.
— Гм, гм… — в замешательстве начал Павел Павлович жевать серые губы. — Соломоныч его не знает, могут быть неприятности. А впрочем… — Как бы вспомнив что-то, он сорвался с места и приказал: — Пойдем со мной. Познакомлю тебя с тем, на кого мы, э-э, э-э… шею гнем. Пойдем-пойдем, раз хозяйка велит! — Он бросил на Юлечку испепеляющий взгляд, а меня прямо-таки поднял с верстака.
Магазин Соломоныча был расположен в торговых рядах по соседству с горповскими лавками. Бросалось в глаза: у магазинов горпо никакой рекламы, а у Соломоныча и на вывеске, занимавшей всю стену перед входом, и на дверях — везде красовались написанные золотистыми красками рисунки зимних и летних пальто. И над каждым зазывные надписи: «Большой выбор одежды новейших фасонов. Покупайте, цены сходные!»
В магазине было тесно от скопившейся одежды, должно быть, много портных работало на него. Много шло и покупателей, и все больше деревенских.
Соломоныч, высокий, кудрявый, с окладистой бородой, тронутой сединой, принимая от Павла Павловича пошив, кивнул на меня.
— Твой?
— Так точно, новенький, — ответил Павел Павлович.
— Откуда?
— Из деревни.
— Из деревни — это хорошо. Народ там неизбалованный… А почему худо одет? Непростительно, Павел Павлович. Крайне непростительно!
Павел Павлович что-то пробормотал в свое оправдание, но Соломоныч укоризненно закачал головой:
— Ах, какой ты нерасторопный. Надо уважать своего человека… — Тут он вытащил из-под прилавка остаток грубошерстного сукна, в точности такого же, из какого мне пришлось шить одному с начала до конца женское пальто, и протянул Буркину. — Сшей, парня надо одеть! — И подмигнул мне.
Я хранил молчание.
— Не смущайся!
— У меня нечем платить, — наконец ответил ему. — А так не надо.
— За «так» ничего не дается. Заработаешь — отдашь.
— Когда заработаю, тогда и возьму.
Соломоныч смерил меня взглядом с ног до головы.
— А ты, хлопчик, с характером. Ну-ну…
Обратно мы поехали тоже на извозчике, потому что получили новые материалы для пошива. Павел Павлович за всю дорогу не проронил ни слова, но когда рассчитался с извозчиком, буркнул мне:
— Поделикатнее надо бы с ним. Он такой: чуть что — сразу концы обрубает, и оставайся без работы.
— Горя-то…
— Тебе что — за чужой-то спиной, ни жарко, ни холодно, — огрызнулся Павел Павлович. — Ты вон уж и защитничков завел. Вчера этот крикун Ивашка встречает, орет на всю улицу: «Эй, нэпманский хвост!..»
— Неужто так и крикнул? — спросил я и про себя: «Ай да Железнов! Ай да молодец!»
— Ты что — радуешься? — одернул меня хозяин. — Парень-верхогляд, нахватался там… — И строго: — Нечего тебе знаться с такими. И ни ногой в магазин!