Небо черное. Дождь хлещет, будто землю спешит наказать. И ледяные струи заставляют Юсю отступить, замереть. Рот ее приоткрылся. Показалось, вот сейчас она сделает вдох, но…
— А еще я могу дать покой твоему телу, а тебе оставить вот это… — я указала на кладбище. — В город, извини, не выпущу. Все-таки ты… не совсем человек.
Совсем не человек.
— Но просто… не знаю, вернусь, если отпустишь… когда, к слову, могу вернуться.
— Через пятьдесят лет.
Пятьдесят лет, стало быть… зато понятно, почему папенька не спешил меня трогать.
— Почему ты вообще его не убила? — поинтересовалась я так, информации ради. А Юся, выставив ладошку под дождь, ответила:
— У него… осталась моя кровь. И он что-то такое сделал… вызвал меня наверх. А здесь…
…привязка отсутствовала, и тело тянуло воплощенную душу к себе.
— Неприятно было…
Она вновь уставилась на меня, определенно ожидая чего-то…
— Я могу похоронить тебя… скажем, возле склепа. Поставлю пару заклинаний…
— И я, — Эль уложил тело на мокрую землю. — Его не тронут.
— Расширим привязку… будешь за кладбищем приглядывать.
Почему бы и нет? Подозреваю, что Юся, если не самый старый из местных покойников, то всяко самый сильный.
— Только учти, — я не привыкла лгать, даже покойникам, тем более таким, которые могли бы перервать мне горло одним движением руки. А пальчики у Юси были когтистыми. — Я… не знаю, что будет потом. Ты меня убьешь. Кто-то другой… некроманты долго не живут. Излишне беспечные эльфы тоже… и может получиться, что ты сменишь одну тюрьму на другую, попросторней, но все-таки…
— А он сладкий, — Юся слизнула капли с ладони. — Я тебя не убью. И ты придешь снова. Потом. Позже. Мы поговорим. И может быть, мне надоест здесь… или нет. Я тоже не знаю, что будет через пятьдесят лет.
…хоронили Юсю за склепом. Эльф отряхнулся, потянулся, разом позабывши, что вообще-то ранен, и смело ступил в заросли крапивы. А та возьми и подайся в стороны, корни и те повытягивала.
Он уложил на дно могилы куртку.
А я набросила свою.
Куртки было жаль, а девчонки, которая жалась к стене и смотрела на дождь, еще жальче.
— Может… — я показала сверток, — оставить?
Она покачала головой.
— Из-за него меня и… он бы мог иначе, но решил, что я должна хранить его сокровища. Я и хранила. И отдаю потомку. Как он хотел… а это… — она стянула с пальца кольцо.
— Погоди… ты говорила, что в склепе прятали всякое?
…чувствую, кольцо папеньке передавать не следует. Трогать его тоже не надо, у родовых артефактов еще тот характер, в лучшем случае очнется от спячки, что незамеченным не останется. Нет уж, пусть у Юси побудет, так оно надежней.
…возвращались мы по грязи.
Эль молчал.
Мне тоже сказать было нечего… не о любви в самом же деле болтать. Любовь — это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.
Слягу завтра.
Или уже сегодня.
Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды… всем назло.
— Юся, — Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. — Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.
Я чихнула.
Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны, повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…
— Знаешь, — голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды — это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, — Ты только… больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.
Эльфа передернуло.
Ага… вот и от матери эльфячьей польза.
…меня уложили в кровать.
Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.
Не мое.
У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.
Не знаю, каким чудом в руках оказалась высокая кружка с травяным отваром, и пирожок. Почему-то он особенно растрогал… надкусанный с одного бока, но все равно родной.
— Я целителя вызову, — сказал Эль, пытаясь отжать хвост. А я ему говорила, что от длинных волос одна морока.
— Ага… — пирожок, оказавшийся капустным — раньше я капусту в пирожках недолюбливала, было в этом что-то донельзя подлое, ищешь мясо, а тут тебе вареные капустные листочки — примирил меня с действительностью. — Себе…
— Я почти уже здоров, — он продемонстрировал идеальный эльфячий бок, на котором виднелось белое пятнышко шрама. — Я… от земли. Там много силы было. А у тебя насморк.
Еще какой.
Сопли вдруг оттаяли и потекли весенними ручейками, а следом зачесалось в глазах и откушенный пирожок встал поперек горла. Мне даже спорить не хотелось, и когда на кровать забралась высушенная и почти не воняющая погостом нежить, я только подвинулась.
Мурлыкать маншул умел.
А эльф…
Надеюсь, у него есть сменные подштанники. Из шелку… надо будет сказать, чтобы еще прикупил как минимум дюжину. А то жизнь, она такая… непредсказуемая. Подштанники в ней точно пригодятся.
Следующие несколько дней я провела в постели.