Юстиниан

Чума 542 г., которую никак нельзя отнести к факторам, которые можно было предвидеть, унесла значительную часть населения не только Константинополя, но и Византии, страшно подорвав экономический потенциал страны (о каких эффективных реформах можно говорить в этой ситуации?). Если же учесть растущую интенсивность набегов на Балканах, то о продолжении реформ не могло быть и речи. В той мере, в какой это виделось необходимым Юстиниану и его окружению, как принципиальный „комплекс“ мер они уже были осуществлены в кодексе и последующих законах. С 545 г. правительству уже были нужны только средства и средства любой ценой. Не отставка талантливого инициатора Иоанна Каппадокийского, не „постарение“ Юстиниана привели к падению законодательной активности, а совершенно новая обстановка. Юстиниан это понимал. Государство оказалось бессильным маневрировать, реально влиять на эволюцию социальных отношений. Выколачивать подати могли и его министры. И последствия болезни, и смерть Феодоры были, как и возраст, пусть немаловажной, но лишь частью факторов, влиявших на падение активности императора (бессмысленно заниматься проблемами, которые невозможно решить). Рост внимания Юстиниана к богословским проблемам также, по-видимому, нельзя объяснять только наступлением старческого маразма. Во-первых, они были действительно очень важны и значимость их, с ростом неудач, вероятно, тем более возрастала. Это была, пожалуй, единственная сфера, в которой еще оставались возможности маневрирования и достижения реальных результатов. „Мания богословствования“ имела вполне реальные итоги. В поисках „примирительной формулы“ Юстиниану на протяжении всех последних лет его правления разными методами, но в целом все же удалось обеспечить преобладание „компромисса“, избежать стремительного нарастания конфронтации, сдерживать три колоссальные по своим „подрывным“ возможностям силы — „крайних“ монофиситов, „крайних“ ортодоксов в самой Византии и римский престол, противодействовавший поискам компромисса. Поэтому немаловажную заслугу Юстиниана следует видеть в том, что непрерывно объединяя и сплачивая все склонные к компромиссу силы внутри церкви, он смог серьезно притормозить разрастание конфликта, который тем более был неразрывно связан с развитием социальных отношений и, в свою очередь, стимулировал обострение социально-политических противоречий.

На наш взгляд, не столь уж бесспорна однозначная оценка итогов правления Юстиниана, его политики (как ввергшей империю в пучину уже необратимого кризиса и упадка). Естественно, он не мог дать „старому“ обществу „новый расцвет“. Возможно, оптимизм и самоуверенность Юстиниана в этом отношении и все события второй половины его царствования действительно подорвали многое. Но остается открытым вопрос: а не отсрочило ли правление Юстиниана, его социальная политика и реформы внутренний упадок и нарастание социально-политического кризиса на несколько десятилетий?

При всех индивидуальных особенностях характера и личности Юстиниана, пожалуй, наиболее существенной была его способность улавливать важнейшие тенденции развития эпохи. В деятельности императора полностью отразилась уникальность его времени, благодаря чему Юстиниан сумел осуществить то, что не могло быть осуществлено ни до, ни после него… При Юстиниане ранневизантийское общество вступило в последнюю стадию своего позднеантичного развития, достигнув своих высших и наиболее завершенных форм»[502].

А. А. Чекалова (1943–2017):

«…Ранняя Византия, казалось, достигла наивысшего расцвета. Многое из типично византийского оформилось именно в эпоху Юстиниана, многое было сделано из того, что принесло ей известность… При Юстиниане завершается складывание многого, ставшего типично византийским в архитектуре, живописи, идеологии, а также эстетике Константинопольской школы (архитектуры. — С. Д.) в самом широком смысле этого слова… Блестящие завоевания на Западе были куплены дорогой ценой. Они не вызывались жизненными интересами Византии, пульс жизни которой бил на Востоке. Гигантски растянув границы от Херсонеса в Крыму до Гибралтара, завоевания Юстиниана крайне затруднили оборону державы. Правительство все больше увеличивало налоги и сокращало расходы на армию. Страна разорялась поборами и вымогательствами чиновников. Заговоры и возмущения стали обычным явлением… Юстиниан оставил своим преемникам страшное наследие. Следующие императоры — его преемник Юстин II (565–578), выдвинутый Юстином II Тиверий (578–582), зять Тиверия Маврикий (582–602) — унаследовали истощенную как в финансовом, так и в военном отношении империю и в то же время вынуждены были выдерживать ожесточенный напор авар, славян, лангобардов на севере и персов на Востоке»[503].

В. В. Серов, доктор исторических наук: