Юстиниан

15 июля, когда после венчания Юстина не прошло и недели, в храм Святой Софии (не нынешний — он еще не был возведен, а в стоявшую на его месте базилику времен Феодосия II) сбежался народ и начал требовать от патриарха Иоанна предать анафеме «манихеев и евтихиан», то есть несториан и монофиситов. То тут, то там в качестве объекта проклятий звучало имя Севира, патриарха Антиохии, — самого способного на тот момент монофиситского деятеля, который в бытность еще монахом (при Анастасии) баламутил весь Константинополь своей активностью. Собравшиеся громкими криками побуждали Иоанна прилюдно заявить о признании Халкидонского собора и о внесении в поминальные списки-диптихи неправедно исключенных: римского папы Льва Великого, низложенных при Анастасии константинопольских патриархов Евфимия и Македония II. Толпа шумела: «Многая лета императору! Многая лета августе! Я свидетельствую (толпа вела речь от первого лица. — С. Д.): ты не уйдешь, если не предашь анафеме Севера. Скажи ясно: анафема Северу!.. Ты не сойдешь (с кафедры), если не предашь анафеме. Многая лета патриарху, достойному Троицы! Многая лета императору! Многая лета августе! Объяви о прославлении Халкидонского собора! Я не уйду, если не объявишь, мы будем здесь до вечера»[154]. Народ не выпускал Иоанна до тех пор, пока он не произнес анафему Севиру и не согласился со всеми высказанными требованиями, включая сбор епископов для восстановления церковного единства.

На следующий день история повторилась; при этом столичный люд и монахи угрожали препозиту Амантию, которого считали «автором» религиозной политики Анастасия.

20 июля более сорока епископов (те, кого в крайней спешке удалось известить и привезти в Константинополь) подтвердили восстановление в диптихах имен Льва, Евфимия и Македония, а также отмену приговоров православным, пострадавшим за веру при Анастасии. Собор формально подтвердил каноничность решений Халкидонского собора (наравне с тремя предшествовавшими ему) и анафематствовал Севира Антиохийского.

Амантий и Феокрит были против таких решений, за что и поплатились: Юстин велел лишить их жизни. Император распорядился также казнить или изгнать из столицы некоторых других приближенных своего предшественника, а сосланных при Анастасии, наоборот, вернуть. Получил прощение и до времени скрывавшийся Виталиан — он был назначен на должность презентального военного магистра.

Таким образом новый правитель произвел, как это нередко бывает при смене власти, перестановки в рядах столичной элиты.

Стремительно пошла в гору и карьера Юстиниана, ставшего комитом доместиков[155] и возведенного в ранг иллюстрия. Это означало, что Юстин полностью доверял племяннику. Ведь такой пост требовал исключительной преданности: комит доместиков не только командовал личной охраной императора, но одновременно являлся секретарем консистория — императорского совета. Теперь Юстиниан был причастен ко всем важным аспектам жизни империи.

Юстин и Юстиниан решительно повернули религиозную политику государства к ортодоксии. Император приказал сместить около полусотни сирийских епископов-монофиситов и учинил гонения на приверженцев всех «неофициальных» направлений христианства. Вызвавший столько споров «Энотикон» отменили буквально в первый год правления Юстина, и скорее всего инициатором этой отмены стал Юстиниан. Папа Хормизд и восточноримский монарх в итоге действительно примирились. Это не на шутку встревожило Теодориха, который, подозревая римлян в политической измене, развязал против старой знати террор. Отношения Равенны с Византией ухудшались, несмотря на дипломатические реверансы Юстина: в 519 году он назначил консулом зятя короля Евтариха и усыновил его (видимо, по варварскому обычаю, путем вручения оружия и доспехов). Это имело далекоидущие последствия: Юстиниан стал как бы «братом» Евтариха и членом семьи Теодориха. Пройдет полтора десятка лет, и данный факт явится одним из поводов для вмешательства в остготские дела.