Образцом для равеннского собора в честь св. Виталия Миланского послужил константинопольский храм Сергия и Вакха. Сооружать само здание базилики начали в 527 г. при равеннском епископе Экклесии, а заканчивали через два десятка лет уже при архиепископе Максимиане. Он же заказывал и мозаичное внутреннее убранство храма. Финансировал строительство некий грек Юлиан Аргентарий, но вполне вероятно, что настоящим заказчиком был сам Юстиниан. История создания собора и профессиональное описание мозаик можно найти в многочисленной специальной литературе, мне же хочется передать личное ощущение.
Снаружи Сан-Витале впечатляет не особо: возведенный из узких кирпичей, ушедший за столетия в зыбкую болотистую почву, подпертый контрфорсами, он кажется каким-то неказистым, несмотря на внушительные размеры. Но так, по идее, и должно быть с православным храмом: главное — внутри и открывается лишь вошедшему.
И действительно, стоит попасть внутрь, как всё меняется. Восточная часть вместе с апсидой покрыта изумительной, воистину торжественной мозаикой. Из-за преобладания зеленого стены кажутся цветущим лугом. Узор, сделанный из кусков непрозрачного стекла (смальты), со временем не померк. Это какая-то музыка цвета: несмотря на яркость, все сочетается очень гармонично и глаза не устают. Напротив, они наслаждаются. Подойдя ближе, начинаешь различать десятки сюжетов: портреты святых, ангелов, изображения прочих существ и предметов. Это — тоже наслаждение, уже не только цветом, но и деталями. Разглядывать лицо какого-нибудь пророка, зверюшку или птичку можно часами. С разных углов обозрения мозаика по-разному отражает свет, что буквально завораживает. Гигантские панно делали быстро, работало, видимо, много художников: стили изображений несколько разнятся. Но высочайший класс, настоящее мастерство видны везде (не случайно храм включен во всемирное наследие ЮНЕСКО). И не столь уж важно кем — италийцами или жителями Константинополя — были художники, сотворившие это чудо. Мозаичные шедевры дополняются искусно вырезанными капителями колонн. Оглядывая интерьер Сан-Витале, понимаешь, что время Юстиниана — это еще и особая страница византийского искусства, причем очень разного — такого, как мозаики Равенны или, скажем, мозаики иорданской Мадабы. Давно подмечено: «Такой сосредоточенности мыслительных и эстетических возможностей, как в эпоху Юстиниана, византийское искусство не знало, пожалуй, никогда. Правда, полная, завершенная выраженность идеального и стабильного византийского типа и стиля была найдена позже, в средневизантийский период (конец X–XII в.). И все же именно в юстиниановский век были обретены уже все основы этой образной и художественной системы, хотя воплощены в более разнообразных формах, чем допускал позднее византийский канон»[189]. Есть люди, для которых Сан-Витале оказывается проблемой: попав туда утром, они с большой неохотой выходят лишь к закрытию.
Юстиниан и Феодора изображены на противоположных стенках апсиды. Каждого сопровождает свита. Над обоими, как бы благословляя, — Христос в окружении ангелов, святого Виталия и Экклесия с моделью храма в руках. Христос и императорская чета изображены с выделяющимися на фоне мозаик нимбами, в темных одеждах, поэтому взгляд сразу выхватывает три эти фигуры из пространства: Христос, Феодора, Юстиниан. Остальных «видишь» мгновением позже. Оказывается, у ангелов тоже есть нимбы, но почему-то менее четкие.
Феодора, миниатюрность которой подчеркивается ее пышной прической-пополомой, окружена женщинами. Изящная ее фигура задрапирована в ткань. По подолу с дарами в руках поднимаются три волхва, которым как бы подражает сама императрица, приносящая церкви чашу. Справа от Феодоры безбородый мужчина (евнух?), второй отдергивает завесу, прикрывающую маленький фонтан на постаменте.
Юстиниан тоже пришел не с пустыми руками: он держит литургическую чашу-патену. Слева от него стоят с мрачным лицом архиепископ Равенны Максимиан (единственный персонаж, для которого сделана подпись) и два диакона, один с евангелием, другой с кадилом. За ними, как бы стараясь не выделяться, расположился еще кто-то, чьи украшения на одежде не видны (Юлиан Аргентарий?). По другую сторону императора — двое придворных, в одном из которых ученые видят Велисария. Ну и на заднем плане — группа, состоящая из пышно одетых стражников с копьями и безбородых юношей (или евнухов). На этой мозаике Юстиниан выглядит явно моложе, чем должен был быть на момент ее создания.
Юстиниан и Феодора олицетворяют собой блеск и величие империи. При этом взгляд императора выдает скорее не торжество, а какое-то скрытое напряжение. Феодора — спокойна, задумчива и словно погружена в себя. Вот так уже более полутора тысяч лет они и смотрят друг на друга с этих стен.
