— А порой внезапно смертны, — послышался за спиной назидательный голос Муромцевой.
Я обернулся. Девушка стояла на лестнице. Заметив, что я обратил на нее внимание, она вошла в гостиную, подошла к столу, села в кресло, закинула ногу на ногу. И строго произнесла:
— Я хотела обсудить вашу потасовку, господа.
— Это была тренировка, — ответил я раньше Волкова. — Считаю, что не должен отчитываться перед вами, и обсуждать с вами график тренировок. К тому же вчера мы совместили разминку и сеанс душевной помощи.
— Господин Волков нуждался в душеправе? — иронично уточнила девушка.
— А что, я хуже лошади? — вскинулся парень. — Признаться, я понял, что на самом деле зря пренебрегал лекарями, только когда я стал вхож в дом Юсуповых. Да, поздновато, но лучше поздно, чем никогда. Быть может, если бы я обращался к ним, то спал бы крепче.
— На ходу? — хмыкнула Муромцева и плеснула себе в чашку чай.
Я заметил, что сегодня она решила облачиться в светлое голубое платье, которое отлично подчеркивало ее фигуру. На ногах Виктории красовались закрытые туфли лодочки. В общем, выглядела она сегодня вовсе не как строгий секретарь. И я подумал, что быть может это не совпадение, что помощница решила выбрать менее официальный костюм. Вдруг, она хотела, чтобы я заметил, что Муромцева прежде всего девушка?
— Так вы вчера видели, как эти двое тренировались? — беззаботно уточнил дядька. — И как вам физическая подготовка Василия? Полагаю, что вы могли бы дать ему пару советов по поводу защиты и нападения.
— Защищаться он способен без труда. — резковато отозвалась Муромцева. — Даже когда на него не нападают.
Я склонил голову к плечу, с интересом рассматривая девушку. Ей пришлось напрячься, чтобы продолжать делать вид, что она не замечает моего внимания. Петр же притворился, что не ощущает возникшего между нами напряжения. И бесхитростно уточнил:
— Разве это плохо?
— Думаю, Виктория Ильинична недовольна тем, что я не позволил ей обращаться со мной как с подростком, — предположил я.
— Вы хотели завязать ему шнурки? — усмехнулся старший Юсупов, и заметив удивленный взгляд Виктории, пояснил. — Племянник никогда не любил, если с ним обращались как с ребенком. Василий Михайлович с ранних лет сам убирает за собой посуду. И не гнушается помогать на кухне, когда это требуется. У нас никогда не было большого штата слуг, и потому беспокойство обо мне тоже легло на его плечи. Я знаю, что когда мне совсем становится худо, то Василию приходится заботиться обо мне так, как ни в одной лекарне не сумели бы.
Я смутился такой похвале и пожал плечами.
— Когда-то ты сам смазывал мне коленки зеленкой. Вот пришел мой черед ответить тем же.
Муромцева как-то напряглась от услышанного и нахмурилась. Очевидно, ее представления обо мне рушились, к чему девушка была не готова.
— Вы так говорите, Петр Феликсович, будто я не умею быть аристократом. Что обо мне подумают наши гости. Решат еще, что мы ведем себя как простые работяги.
— Куда делась посуда? — послышался с кухни грозный голос, и на пороге оказалась Любавушка. Она окинула нас возмущенным взглядом нас, и строго продолжила:
— Господин Юсупов, я не посмотрю, что вы благородные. И устрою вам неделю постных каш. Будете знать, как озорничать…
— Любавушка нынче не в духе, — спокойно пояснил я и направился навстречу разбушевавшейся кухарке. — Мы убрали тарелки из посудомойки в ящик. Все в целости, уверяю.
Женщина растерянно посмотрела на меня, а затем произнесла:
— Василий Михайлович, я даже не взглянула в шкафчики, решив, что кто-то снова надумал надо мной подшутить.
— Моя вина, что не предупредил вас, — ответил я с улыбкой. — Помочь вам накрыть на стол?
— Не отбирайте мой хлеб. Уж на стол я накрою сама, — довольно сообщила женщина и лишь потом заметила, что у нашего разговора есть лишние свидетели. — Простите, — прошептала она.
— Все в порядке, — успокоил ее я.
Затем вернулся к столу. Петр ухмылялся, очевидно очень довольный тем, что удалось застигнуть кухарку врасплох вчерашней помощью.
Вскоре Любавушка вынесла пирог с творогом и зеленым луком, пышки, посыпанные сахарной пудрой и соусник с повидлом. Я все же помог расставить тарелки и лишь потом занял свое место. Ели мы молча и с удовольствием. Кажется, что стряпня кухарки всем пришлась по душе. Лишь когда тарелки опустели, Петр уточнил:
— А что ты творил на кухне, что так разозлил нашу Любавушку?
— Как обычно, — не стал я уличать дядьку в хитрости. — Не туда бросил полотенца. Но что с меня взять? Я ведь изнеженный княжич. Могу творить всякое, и никто мне не указ.
Вошедшая работница тихонько засмеялась и принялась собирать посуду.
— А если что не по мне, так я хватаюсь за веник и давай гонять домашних, чтобы место свое знали, — невозмутимо продолжил я. — Потому у нас никто из слуг и не задерживается.
— А почему вы кухарку не гоняете? — хитро осведомился Волков.
— И кто нам тогда готовить станет? — удивленно спросил я. — Я хоть и самодур, но не дурак. И понимаю, когда надо строить из себя хозяина жизни, а когда вежливо говорить «спасибо, что вкусно накормили». Иначе можно и с голоду помереть.