Юсупов

— Парень лет двадцати, в сером, — произнёс один из гостей. — Вот…

Я обернулся к Голицыну, который очень настороженно слушал диалог в гостиной. Заметив мое внимание, княжич поджал губы.

— Ага, понял, — спокойно ответил Петр. — Ну, если что-то узнаю — обязательно сообщу в жандармерию.

— Спасибо, мастер Юсупов, — произнес голос, и дверь закрылась.

— Все хорошо, — негромко произнес старик, явно рассчитывая, что мы его услышим. А затем раздался мерный стук трости.

Не стоило представлять, как непросто давался родичу каждый шаг. Невольно поморщился.

В душе трепыхалась тревога. Я уже не сомневался, что нападение — дело рук стоявшего в нескольких шагах от меня Голицына. Уточнять подробности у гостя я не стал. Но вот почему дядька, который тоже явно все понял, решил покрывать парня, мне было неясно.

За стеной послышался приглушенный скрип отодвигаемого стеллажа, а затем открылась входная дверь, и в зал вошел Пётр. Он нажал на кнопку рядом с динамиком и обратился к кому-то невидимому:

— Вызвать группу прикрытия.

Дядька выглядел спокойным, как лежащая на льдине нерпа. Он осмотрел Голицына и задал тот же вопрос, что и я чуть ранее:

— Как себя чувствуете?

— Сносно. Ваш племянник хорошо справился. Спасибо, что приютили, мастер. Вышла накладка, и, думаю, все мосты уже перекрыты.

— Отдыхайте, Юрий Матвеевич. Вас наверняка клонит ко сну. На кушетке хоть и не очень удобно, но молодость терпит многое. А теперь прошу нас простить. Идем.

Последнее слово относилось ко мне. И вслед за Петром я направился к выходу.

* * *

— Это что такое было? — уточнил я, когда стеллаж за нами со скрипом встал на место, закрывая проход.

— Помощь одной важной организации, — ответил Юсупов и прижал палец ко рту, призывая меня к молчанию. Затем покрутил ручку пузатого радиоприемника, которых в доме хватало. Однажды я спросил дядьку, зачем нам устаревшие устройства, которые почти никогда не включают. На что Петр лишь пробурчал что-то невразумительное, а потом настрого приказал мне не трогать аппараты. Из динамика понеслась тихая мелодия и дядька пояснил:

— Теперь в секретной комнате неслышно, что здесь говорят.

— Включая приемник, мы блокируем динамики?

— Вот не зря с тобой мучились преподаватели, мальчик. Глядишь, и сумеешь однажды палочки сложить или даже выучить таблицу умножения, — ехидно протянул старший родич.

Я покачал головой:

— То, что ты умеешь быть ядовитым на язык для меня не новость. Но я не знал, что ты помогаешь бандитам.

Пётр вскинул голову и грозно насупился:

— Мальчик. Не нужно говорить о вещах, о которых ты ничего не ведаешь.

— И чья это вина? То, что я не знаю о таких вещах?

— Я бы не стал прикрывать душегуба или преступника. Голицын не является тем, за кого ты его принял.

— А в чем разница? — пожав плечами, уточнил я.

— В мотиве, — ответил Петр. — Наш Милославский пострадал не из-за чьей-то личной выгоды. А ради общего блага.

— Понятнее не стало, — пробормотал я. — По-хорошему лучше поговорить с жандармами. Или семьей. Хотя ты можешь начать с того, что расскажешь мне про Братство.

Пётр устало сел в кресло и потер переносицу:

— Братство — это не банда.

— Только потому, что в ней состоят представители важных родов? — колко спросил я, усаживаясь на диванчик, обитый зеленой мягкой тканью.

— Не юродствуй, — огрызнулся дядька. — Братство существует много лет. И его членами становились разные достойные подданные Империи, памятники которых украшают площади наших городов.

— И чем оно занимается? — уточнил я.

— Разным, — уклончиво ответил Юсупов и повысил голос, заметив, как я закатил глаза. — В основном защитой интересов страны и правящего дома. Как внутри Империи, так и за ее пределами. Сотрудничая с разными организациями, службами и Синодом. Однако не всегда официально.

— А вот это особенно интересно. В чем заключается неофициальность? — полюбопытствовал я.

— Иногда мы поступаем так, как положено, а не так, как можно, — нехотя выдал Петр и с тоской посмотрел на дверь, за которой все так же тихо бубнил телевизор.

— Чем занимается Братство?

— Пресечение мятежей и попыток переворота, — ответил дядька. — Среди старой, да и новой, аристократии такие желания иногда встречаются. Бунт девятьсот пятого года, декабрьское восстание двадцатого, Гражданская война…

— Допустим. И какими методами ваше общество пресекает мятежи?

— Какими положено. Человек пропадает. Или с ним происходит несчастный случай.

— Вот оно как, — усмехнулся я. — То есть, без суда и следствия. Это называется «самосуд», дядь. И дело это противозаконное.

— Это — «защита интересов страны»! — неожиданно рявкнул Петр и ударил кулаком по подлокотнику. — Патриотизм и забота об Отечестве! Чтобы всякие желающие не устроили переворот. И не свергли Императора. А сейчас, когда Империей фактически правит Совет и Государственная дума, таких желающих полно.

Я промолчал. А Петр нервно пригладил седые волосы и продолжил: