Ювелир с улицы Капуцинов

— Но ведь это мог быть и человек, работавший там раньше.

Харнак снова наклонил голову.

— И я так подумал, — произнес с едва заметной иронией, — но мне удалось установить, что один из корректоров две недели тому назад выехал как раз в тот район, где было совершено нападение на танкетку. В какое-то село Квасы. Отпросился будто бы на свадьбу на три–четыре дня и не является уже две недели.

— Кто такой? — спросил Менцель.

— Заремба Евген Степанович.

Менцель нажал на кнопку звонка.

— Сделайте немедленно запрос, — приказал секретарю. — Заремба Евген Степанович. Корректор газеты. Две недели тому назад выехал в село Квасы на свадьбу племянника…

Глава вторая Первые шаги

  Петро Кирилюк стоял у окна в проходе. Вагон был старый, его беспощадно качало, он весь скрипел и трещал, словно жаловался и на паровоз, который тянул его в такую даль, и на дождь, который стегал его по железным бокам, и на ветер. Но Петро не обращал внимания на поскрипывание вагона, не слышал затяжных и хриплых паровозных гудков, не за­мечал мокрых полей, которые проносились за окном. Нервы его были напряжены до крайности, в каждом взгляде ему чудились враждебность и подозрительность, движения его оставались скованными, напряженными, и он боялся выдать себя. “Какой же ты разведчик, если боишься первого встречного! — терзал он себя. — Какой же ты разведчик!.. — по­вторял. — Мальчишка, жалкий трус…”

Кирилюк достал сигарету, настоящую, ароматную сигарету, которая стоила бешеных денег на “черном рынке”, и глубоко затянулся.

“А я и в самом деле не разведчик, — подумал он вдруг, — с меня ничего и не возьмешь… Собственно, чего я мучаю себя? Не бояться? Так я не боюсь. Кабы боялся, то не ехал бы… Нервы…”

Поезд влетел под стальные арки моста. Внизу, под грибком, стоял солдат в шинели и каске. Петро на какое-то мгновенье встретился с ним взглядом и, удивленный выражением его лица, оглянулся, но уже не увидел ни солдата, ни грибка, ни ажурных арок моста.

Солдату было, вероятно, за пятьдесят; маленький, худой, с безбровым морщинистым лицом, он промок и с нескрываемой завистью и злостью смотрел на вагоны пассажирского поезда и людей, которые мелькали в окнах. Маленький окоченевший человечек с автоматом ненавидел его, Кирилюка, — это ясно можно было прочитать в его глазах, хотя он должен был принять Петра за немца.

Петро усмехнулся, опустил окно и высунул голову под дождь. Долой сомнения! В конце концов он хозяин жизни, у него есть то, что ценится здесь больше всего на свете и чего, конечно, не хватает надменному оберсту из соседнего купе. У Петра есть деньги, драгоценности, на нем прекрасный модный костюм, в кармане надежные документы, — он даже вправе позволить себе различные чудачества. Как ни странно, но именно то, что он, этот пассажир в дорогом костюме и белоснежной рубашке, вызывает своим поведением недоуменные взгляды соседей но вагону, придало Кирилюку больше уверенности. Чтобы окончательно развеять свои сомнения, он нарочно толкнул спесивого оберста, который с полотенцем на плече как раз направлялся в туалет. Тот было вздумал возмутиться подобной наглостью, но Кирилюк смерил его таким презрительным взглядом, что оберст неожиданно сам попросил извинения.

“Вот так и надо — расталкивать локтями”, — решил Петро. Еще немного он постоял в коридоре, потом решительно взялся за дверную ручку.

Его спутниками были двое военных с эмблемами танковых войск — толстяк майор средних лет и моложавый, но с седыми висками подполковник. Они как раз собирались обедать: майор аккуратно застелил белой салфеткой столик и разложил на нем бутерброды; подполковник откупоривал бутылки с пивом.

Майор даже не оглянулся на Петра, а подполков­ник бросил на него явно неприязненный взгляд. Кирилюк сделал вид, что не заметил этого, и достал свой саквояж. Вынул бутылку коньяку, нарезанную тонкими ломтями ветчину, круг ароматной украинской колбасы и предложил:

— Если не возражаете, господа, прошу распить эту бутылку. — Выдержал паузу. — Кстати, позвольте представиться — обер-лейтенант в отставке Герман Шпехт.

— С удовольствием! — расцвел в улыбке май­ор. — Это, — представил он седого, — оберстлeйтенант [13] Хауайс. Ваш покорный слуга — майор Кирстен.

Коньяк разлили по стаканам. Кирстен, смакуя, пил его маленькими глотками.

— Эликсир жизни, — вздохнул он и потянулся за ветчиной. — Вы, обер-лейтенант, давно сбросили мундир?

Петро указал на свою трость, стоявшую в углу, и состроил печальную гримасу.

— Шальная пуля под Харьковом. Хорошо еще, что ногу не ампутировали…

Подполковник посмотрел на него с любопытством и спросил:

— Все время на Восточном фронте?

— Даже под Москвой… Глаза майора округлились.

— Это правда, обер-лейтенант?

— Этим не шутят.

— Но ведь там был сущий ад!

Петро внимательно посмотрел на майора. Неужели провоцирует? По виду человек простой, но кто его знает?

— А война вообще не рай! — посмотрел на подполковника, как бы ища поддержки. — Русским посчастливилось: зима и мороз нам помешали.