Ювелир. Тень Серафима (СИ)

Мертвый человек слишком походил на спящего. Отсутствие повреждений на теле заставляло усомниться в окончательности и бесповоротности произошедшего. Кристоферу отчаянно хотелось выстрелить правителю в сердце, если, конечно, таковое вообще имелось, или даже лезвием отделить голову от тела, - чтобы уж наверняка. Сам поражаясь собственной кровожадности, премьер взял себя в руки и велел отказаться от подобной неэстетичной затеи. В конце концов, это просто глупо - принятой правителем отравы с лихвой хватило бы, чтобы отправить на тот свет два десятка совершенно здоровых мужчин. Смерть лорда ни в коем случае не должна выглядеть насильственной. Официальная версия будет такова: правитель скончался от острого ментального истощения, самоотверженно спасая город от катастрофы. Героический скоропостижный уход, достойный всяческого воспевания в летописях и балладах. Уж об этом скорбящий премьер позаботится. Он подарит своему лорду бессмертие - не физическое, но в памяти потомков. Учитывая массу авторитетных свидетелей, которые подтвердят размах произведенного чародейства и обморок правителя сразу после него, проблем возникнуть не должно.

К тому же, все проблемы будут теперь решаться до безобразия просто.

Сначала робко, а затем торжествующе, Кристофер улыбнулся и снял с правителя диадему с “Властелином”. Вдоволь налюбовавшись великолепным алмазом, маг водрузил венец себе на голову и прибрал к рукам все прочие драгоценности, с особенным удовольствием и пиететом надев на указательный палец перстень-ключ, отпиравший двери заветной Алмазной комнаты, главной тайной сокровищницы дворца. После того, как все, имевшее объективную ценность, было похищено, Кристофер, поколебавшись минуту, снял с шеи мертвеца алый шелковый платок, туго завязанный вокруг горла, вокруг высокого жесткого воротника.

На память.

Тут внезапная дрожь сотрясла аристократа, пронзила, как молния. Что он наделал?! Человек, который значил для него больше самой жизни, ушел навсегда, слившись с вечностью, которая слишком жадна, чтобы отдавать что-то. Возможно ли пережить такую разлуку? Сладкое удовлетворение от содеянного мешалось со страданием, придавая чувству особую пикантность, особую ценность.

Но как же так? Правитель Ледума был мертв, а он, Кристофер, жив, как будто ничего и не случилось. Он смог пережить эту смерть. Сердце его не остановилось вместе с сердцем лорда. Это больно, да, больно, - но не смертельно. Жизнь продолжалась, и хуже того - она не потеряла смысл. В эту минуту аристократ отчетливо понял, что значит предавать. Кубок души его был наполнен до краев, и в кубке этом была - боль.

И Кристофер всё держал и держал правителя за руку, не в силах отпустить, не в силах поверить, что не сумеет согреть эту царственную узкую кисть. Как сожалел он о том, что ему пришлось совершить, о, как он сожалел!

Но если бы выпал шанс всё пережить опять, он сделал бы это снова, ни усомнившись ни на секунду, ни колебавшись ни мгновение.

И он вновь сделал бы это именно так. Не исподтишка, не украдкой, когда лорд был в его руках без сознания, а позволив осознать и прочувствовать конец. Всё же смерть - довольно важное событие, чтобы его пропускать.

Премьер вздохнул. Есть такое жестокое, не оставляющее вариантов слово - необходимость. Этот человек не мог жить, просто не имел права. И дело тут даже не в личном, не в том, как лорд поступил с ним: Кристофер никогда не позволял эмоциям играть солирующую партию, первую скрипку в оркестре своей жизни. Этот человек был чрезмерно властолюбив и опасен, не только для Ледума, но и для всей Бреонии. Теперь всё будет иначе. Он, Кристофер, устроит всё наилучшим образом. Никакой войны не будет. Ледум признает все притязания Аманиты, как того и требует древний закон, и лорд Октавиан оставит их в покое. Именно он, Кристофер, построит новый идеальный мир, мир, в котором всё будет правильно и каждый получит по способностям.

Мир, в котором никогда, никогда не будет бессмысленной войны, даже если её зародыши придется топить в чьей-то малой крови.

Он будет по-настоящему справедлив и объективен. Он будет приносить жертвы только во имя великой, действительно великой цели, которую сможет определять сам.

Когда-то аристократ не сомневался в безупречности своего кумира. Когда-то… бесконечно давно, вечность назад, еще сегодня утром… еще когда билось ныне погребенное в немоте сердце. Еще минуту назад, еще только что - но не сейчас. Он никогда не станет таким, как лорд Эдвард, никогда. Он не займет его проклятое место. И слава небесам, прошли те времена, когда чья-то воля была выше его собственной!.. Он устал, чертовски устал от положения вечного вассала, - даже если сюзереном был сам… сам…