Ювелир. Тень Серафима

За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер уже успел задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие признаки, позволяющие проникнуть во внутренний мир допрашиваемого. Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в учебниках.

- Да, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая обвинение. - Лично на него.

Глядя на измученный вид ювелира, можно было подумать, что его долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать безысходности непередаваемый. Прикованный к стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть заливающий лоб пот. Тем не менее, это было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись даже пальцем. Однако само это место производило необыкновенно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений, сразу под землей располагались комнаты для допросов, ниже - помещения для пыток, которыми чрезмерно увлекались некоторые молодые следователи, а в самых недрах земли - глухие казематы для содержания задержанных.

В совершенном молчании ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели кандалы и препроводили к одной из камер, по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам и мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего. Стефан понимал, в чем дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас. Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать. С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было самым страшным наказанием, именно оно оказывало на заключенных сильнейшее воздействие, быстро разрушая волю и психику.

На нижних этажах Рицианума всегда царила тишина.

Запрещены были любые звуки, даже стук шагов заглушался особой обувью и напольным покрытием, а стражи общались между собой системой специально разработанных условных знаков. Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы не проводили много времени, поэтому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней или недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных. Пребывание здесь было невыносимо. Условия содержания в обычной камере, независимо от её назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся, и вовсе лучше было не думать.

Камера Стефана оказалась крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и текли. В кромешной темноте ювелир задохнулся от приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На полу едва можно было уместиться лежа, но лучше было этого не делать, конечно, если в списке твоих желаний среди первых пунктов не значится умереть от тюремной чахотки.

Несмотря на всё это, когда к допросу приступил глава особой службы, уже вскоре Стефан сам добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял любую пытку, только бы это издевательство кончилось.

Однако ожидания его всё не оправдывались. На столе дознавателя находились небольшие песочные часы - единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь. Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, просачивались через узкую витую горловину. И всё бы ничего, только движение происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную психику собеседников Винсента. Как легко догадаться, это были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая пыль драгоценных минералов - алмазная и рубиновая, смешивающаяся необыкновенно живописно. Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать его. В какой-то миг ювелир даже начал ненавидеть безделицу, отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня, механическим движением канцлер перевернул часы, а это означало, что невыносимая пытка разговором с канцлером вновь была продлена.

Вечер определенно переставал быть томным.