Ювелир. Тень Серафима

Себастьян вздохнул. Вернувшись сюда, он вновь ощущал всё, что с ним происходило в городах, как мимолетный сон. Реальность здесь была словно зримее: достовернее, объемнее, ярче. Однако ювелир не испытывал по этому поводу особых заблуждений или восторгов. Очарование Пустошей было опасно, в особенности опасно своей кажущейся невинностью, ласковой приветливостью. Абсолютно все растения этих коварных земель были ядовиты. Яд был растворен здесь повсюду: в воздухе, в песчаной почве, в листьях, стволах и корнях. Он обладал сильным воздействием на нервную систему, вызывая видения, навязчивые мысли, паралич или глубокий сон, из которого нельзя было выйти самостоятельно. Но самыми страшными плодами Пустошей были меда - отравленные пьяные меда, вкуснее которых не было ничего на свете. Вобравшие силу дурманных растений, они обладали значительными колдовскими свойствами, однако плата за эту силу была непомерно высока.

Отбросив осторожность, ювелир дышал полной грудью, и с каждым вдохом чувствовал усталость. Терять было нечего. Свой запас прочности имелся у всякого, и кажется, его собственный вот-вот подойдет к концу. Измученное тело, отравленное за сегодняшний день уже не первым ядом, отчаянно требовало кислорода и свежей воды. Кровь срочно нуждалась в очищении. Серафим едва держался на ногах от усталости и давно потерял счет ранам, оставляя за собой густой кровавый след. Внезапно он понял, что не успевает. Это понимание обрушилось на него внезапно, как летний ливень, - невероятно жестокое откровение, в которое невыносимо поверить. Яркий весенний день, буйное цветение жизни вокруг... здесь просто невозможна смерть. Нет, нет, она просто нелепа, она не вписывается, не укладывается, не вмещается в эту сияющую, написанную золотыми красками картину...

Но Леса Виросы всё так же отдаленно маячили на горизонте, - как некий призрак, как недосягаемая символ спасения, как протянутая утопающему милосердная рука, дотянуться до которой чуть-чуть не хватало сил.

Очередной выстрел развеял все сомнения, похоронил последние глупые надежды. Пуля прошла насквозь, чудом не задев коленную чашечку, и Серафим рухнул наземь, как подкошенный. Сердце колотилось бешено, будто надеясь за короткое время отбить весь положенный ему ритм, тело сотрясала лихорадка. С трудом повернувшись на спину, ювелир обомлел. Кровь заливала ему глаза, а сильф, как зачарованный, всё смотрел и смотрел наверх, не веря своим глазам.

Никогда прежде не видел он таких облаков. Таких ярких, таких белых облаков. Нет, белый - это совсем не то слово, чтобы отразить этот сверкающий неземной цвет, цвет совершенной чистоты, цвет незапятнанной крахмальной белизны... Все прочие цвета как-то померкли и отдалились, и только безупречные слепящие облака недвижно стояли перед глазами, вливаясь в их зелень.

Мыслей не было никаких. Даже не пытаясь подняться, Серафим лежал на земле, кожей чувствуя её тепло, и впитывал, задыхаясь от блаженства, впитывал эту ошеломляющую красоту. Ах, если бы у него было хотя бы десять, хотя бы пять минут, чтобы налюбоваться власть этими хрупкими творениями эфира, волшебными витражами, сквозь которые он различает уже нечто большее, чем может различить глаз живого. Но этому не суждено было сбыться. Он умирал. Время стремительно утекало, его оставалось совсем мало, совсем недостаточно для всего того, что ювелир хотел бы сделать сейчас. И в то же время сильф чувствовал, что этого времени много, непомерно много для него одного, что оно разворачивается перед ним, как бесконечная ковровая дорожка, уводящая прямиком в вечность.

Это состояние рождало беспомощность - от осознания того, что он не в состоянии отдалить или приблизить этот роковой миг, когда два вектора, направленных в противоположные стороны, соединятся наконец в одной-единственной точке, точке невозврата. Это было похоже на состояние рождения, прихода в мир, которое Серафим внезапно вспомнил и на которое также не мог повлиять.

Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов. Оно было подобно скользящему движению змей - травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились... Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. Не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемо стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.

Более ювелир не видел ничего - лицо его затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в сон. Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.

Глава 23