Южане и северяне

В июле уже началась бомбардировка Главного управления Военно-морского флота на нашей улице, Генштаба и других тыловых объектов армии. В спешном порядке в армию были мобилизованы учащиеся старших классов средней школы. С каждым днем обстановка все ухудшалась. Согласно плану молниеносного наступления, к тому времени наши войска должны были занять Пусан, а чуть позже, 15 августа, в Сеуле должен был состояться праздник победы объединенной Родины. Однако передовая линия фронта застряла в районе городов Масан, Вэгван и Ёндок. Доходящие с передовых позиций слухи только добавляли неясность в умах людей. Исходя из того, что шепчут офицеры, люди делали вывод, что на фронте не все благополучно. Да и без этих слухов вся реальная обстановка способствовала появлению паники в обществе.

Почти каждый день вражеские самолеты бомбили объекты военного назначения. Более того, нападению с воздуха подвергались все объекты, кажущиеся военными, — горные цепи, ущелья, дороги… Замерло всякое движение воинских частей. Люди прятались под землей, в зданиях народных школ или в частных домах. Остановилось движение поездов и других видов наземного транспорта. Что касается армии в целом, то ее фронтовые и тыловые части оказались в состоянии полного хаоса.

Говорят, что беда не приходит одна. Как раз в тот момент, без всякой подготовки, на Север стали отправлять ополченцев из южных районов, в том числе из Сеула. К несчастью, мне пришлось заниматься с ними политико-воспитательной работой. Надо сказать, что делал я это не по своей воле. Для работы с этими ополченцами Главный штаб в спешном порядке сформировал отряд политработников из числа выпускников средней школы. Вот так я оказался среди них.

Именно тогда, хоть и не совсем подробно, я впервые узнал о жизни на юге страны. Вместе с тем у меня возникал вопрос, почему эти южане решили стать ыйёнгунами[2] и вступить добровольцами в армию северян. Хотелось как можно скорее встретиться с ними и тем самым удовлетворить свое любопытство. Порой у меня возникала мысль, что, возможно, эти добровольцы еще верили в объединение страны, невзирая на постоянные бомбежки вражеских самолетов. Мне также хотелось узнать, как изменилась жизнь на юге страны за последние пять лет и соответствует ли она тому, что говорит о ситуации в Южной Корее северная пропаганда. На митингах и собраниях для читки вслух, в кружках по изучению стихов постоянно говорили также о сопротивлении в городе Ёсу^{2} и на Чеджудо^{3}.

Мне также хотелось знать, кто такие Ли Сынман^{4} и Ким Гу^{5}, которых с особой ненавистью называли главарями банды южнокорейской реакции. После вывода советских войск из Северной Кореи, в процессе строительства социализма быстро появлялись такие типы, как Пак Чхонок и Чхве Санхо, — неизбежные продукты системы. Мне не терпелось узнать, как же выглядят строители нового демократического общества на юге страны.

Правда, к этому времени у меня уже были кое-какие представления о жизни людей в Южной Корее. Пищу для размышления давало бегство через 38-ю параллель^{6} — на Юг — состоятельных людей. Этот факт неизменно оказывал влияние на душевный настрой других людей. Кроме того, о жизни на другой стороне я узнал от человека по имени Чон Сандон. В последний период японского колониального господства, когда я только поступил в среднюю школу, он уже был учеником 4-го класса средней школы высшей ступени и числился командиром отряда по подготовке учащихся к военному делу. Он производил на меня самое приятное впечатление. Пропорционально сложенный, небольшого роста, с первого взгляда он был похож на отпрыска знатного рода. Кстати, жил он в деревне, жители которой были далеко не бедными. В обычное время всегда спокойный и осторожный, он никогда не вмешивался без повода в какие-либо дела. Однако если возникали какие-то важные вопросы, никто не сомневался, что именно Чон Сандон должен возглавить ученический коллектив. Он пользовался каким-то особым доверием. Так было до освобождения страны от колониального ига и после него.

После изгнания японских колонизаторов, 9 сентября 1946 года в школу пришли новые ученики, но они были в старой темной школьной форме. Почему-то люди стихийно тянулись к Чон Сандону. Рядом с ним всегда находились товарищи, словно показывая тем самым свое уважение. Не случайно он был единогласно избран председателем ученического самоуправления. Свою вступительную речь Чон Сандон произносил тихо, спокойно, но уверенно.

Наступил январь 1946 года. Общая обстановка в стране серьезно осложнилась^{7}. В связи с этим произошли изменения и в судьбе Чон Сандона. Новым директором школы был назначен бывший заведующий отделом провинциального Комитета образования. Пользуясь временной неразберихой в рядах руководства, бывший директор школы, а также шесть-семь старшеклассников перебрались на юг страны. В какой-то момент исчез и Чон Сандон.