— Прочь! — гаркнул Анри с такой силой, что оруженосец по имени Эдмон уронил уже занесенное для удара копье, конюх Аймон подпрыгнул на месте, а маленький паж, в чью обязанность входило копья подавать, на вдохе захлебнулся воздухом и закашлялся. Испуганно обернулись все, включая даже коней; Ален коротко поклонился еще раз и пошел прочь, споткнувшись на ровном месте раза три. Его трясло.
Анри обвел глазами широкий двор. Лицо его было красным и слегка перекошенным; он с силой ударил кулаком о ладонь и крикнул оруженосцам, замершим, как герои рождественской пантомимы на тему «Волхвы, следящие полет святой Звезды»:
— Ну, что встали? Продолжаем! Копье подобрать! Вперед!
Паж подал копье, неуверенно оглядываясь на графа. Антуан, оглядываясь точно так же, сомкнул руку на древке. Еще один оруженосец, пеший на тот момент, подобрал с плит перчатки господина и неуверенно переминался с ноги на ногу, не смея просто так их отдать. Анри сам протянул руку, чтобы взять их, и криво улыбнулся:
— Ну же, юноша, все в порядке… Я вас не съем. Не отвлекайтесь, сейчас ваша очередь.
К ужину Анри спустился мрачнее тучи. Дело не в том, что он хоть на минуту поверил клеветнику Мо — нет, конечно, об этом не могло идти и речи. Что с ним делать, Анри пока точно не решил — отослать куда-нибудь подальше, например, и забыть о нем к чертовой матери. С ним все понятно. Только вот… что-то не так стало теперь у графа в душе, что-то очень важное там нарушилось, и он уже попросту
Мари и Кретьен. Они ездили в Пуатье тогда, весной… Вернулись оба странные, сияющие, будто бы слегка чужие. Она засмеялась тогда невпопад, когда он сказал — «Наш поэт»… А еще они ездили кататься, или на охоту — второго дня. Они вдвоем, паж и собаки… Как раз тогда он покупал испанских коней у приезжего купца и не мог с ними поехать. А вчера, когда он вошел к ужину, они сидели рядом на скамейке и слишком быстро вспрянули ему навстречу, он еще засмеялся — «что это вы вскакиваете, врагов, что ли, ждали?..»
Так! Анри, дубина проклятая, какого черта?!.. Что за дрянью ты занимаешься, клянусь кровью Господней?! Ты же выискиваешь следы вины, которой нет, нет, нет, и ты это прекрасно знаешь и сам! Ты что, серьезно решил заподозрить Мари, чистейшую, любимейшую Мари, которая была так нежна с тобою сегодня ночью, и — Кретьена?! Кретьена, Наива, лучшего друга, человека, который однажды спас тебе жизнь?.. Позор на твою дурную голову, если ты способен на такое! И из-за чего — из-за речей какого-то Мо, злого клеветника, которого ты в жизни терпеть не мог, который всегда завидовал всем, кому попало… Да, ему, бедняге, честолюбивые замыслы придавили — и то ли еще будет с человеком, который смеет говорить подобные вещи!
Прекратить! Я приказываю себе это прекратить, мысленно завопил Анри, ударяя костяшками кулака о лестничные перила — так, что здорово ссадил кожу. Боль в руке отдалась до самого локтя, и ясность разума слегка вернулась к графу Шампанскому. Посасывая разбитые суставы, он сбежал по лестнице вниз, намереваясь присоединиться к трапезе — лучший час за целые сутки, когда дела дня уже окончены и каждый предоставлен самому себе, час, который друзья по обыкновению проводили втроем.