Южане куртуазнее северян

Какая же радость осеняла своим крылом огромную трапезную, где Оргелуз, Оргелуза и Наив ужинали в тесном кругу, на том конце стола, что ближе к камину, при свете всего лишь нескольких свечей, что придавало огромному залу вид замкнутого, удивительно уютного пространства… Бывало, что дела с утра и до вечера разлучали их троих, и они не успевали увидеться в течение дня; но непременно сойдясь за вечерней трапезой, неторопливо потягивая вино и обмениваясь шутками и нежными словами, муж, жена и их лучший друг обычно наверстывали упущенное. За ужином нередко засиживались допоздна, и Кретьен читал им что-нибудь новенькое (Анри, утомленный за день, под его стихи иногда засыпал — к крайнему своему конфузу. А Мари смеялась, а Кретьен даже не обижался — он давно знал графа, и понимал, что друг уж каков есть, его не переделать…) Или просто так сидели втроем, если был в камине огонь — смотрели в огонь, говоря ни о чем и смеясь самым лучшим на свете смехом — не от веселья, а от радости. Вы замечали, как часто смеются друг над другом те, кто друг друга любит?..

…Когда Анри спустился, Кретьен и Мари уже ждали за столом. Кретьен по привычке распорядился об ужине за хозяина, и им подали прекрасную оленину в собственном соку, щедро обсыпанную перцем — все трое обожали острое, и сарацинская приправа закупалась замком графа Шампанского в огромных количествах, несмотря на высокую цену. Еще на столе дымилось блюдо с жаворонками, жареными с фруктами, — жаворонков очень любила Мари. Вино за ужином пили светлое, легкое, то самое, коим славится Шампань. Слуг, по вечернему обычаю троих друзей, Кретьен и Мари отослали прочь — они любили кушать втроем, прислуживая друг другу на манер некоей игры или ритуала, и только накрыть и убрать со стола предпочитали поручить кому-нибудь еще. Сейчас ни Наив, ни Оргелуза еще не приступили к еде в ожидании своего друга и повелителя; они просто сидели за столом — Мари в высоком креслице рядом с резным «троном» хозяина замка, а поэт — слева от нее, на углу; озаренные ясным свечным пламенем, они вели какую-то негромкую радостную беседу, Мари чуть откинулась назад, тихо смеясь… Оба они были такими… такими красивыми, спокойными и своими, что у Анри защемило сердце от острого презрения к себе. (И как он мог подумать, что…) Или… не от презрения?..

   — А, вот явился! С давних пор
   Мы не видались, монсеньор! —

радостно поднимаясь ему навстречу, воскликнул Кретьен. Понятно, они в стихи играют, вот почему смеются… Кретьен и Мари часто развлекались подобной забавой, то вдвоем, то при Анри — который в игре, однако, не участвовал, только смеялся вместе с друзьями. Анри так не умел. Рифмы не шли ему на ум, строчки не складывались — что, однако, не мешало ему, остро чувствующему свое отличье от этих двоих, получать от сего отличья радостное удовольствие. И стишки ему тоже нравились, особенно смешные он просил записать — а они обычно отказывались, говоря, что пустяки того не стоят. Вот и Мари сейчас подхватила инициативу, поворачивая к мужу улыбающееся, до боли красивое лицо:

   — Опаздывать для вас позор!
   Враг человеческий хитер,
   Мы думали, уж не упер…
   Ах, не украл ли вас сей вор!
   — Но мы, как херувимский хор,
   Взываем: сядьте, монсеньор! —

подхватил Кретьен, устремляясь навстречу другу. Но, наткнувшись на его замороженный взгляд, он моментально бросил стихотворный лад:

— Анри… Что с тобой? Что-нибудь случилось?..

— Да нет, — граф выдавил улыбку, опускаясь в свое резное кресло. Ему было стыдно до тошноты, будто он все лжет или прячет отравленный кинжал в рукаве, явившись на семейный ужин. — Все хорошо, просто я… думаю о своем. Мне тут надо обдумать… одну вещь. Не обращай внимания, лучше порежь мясо.

Кретьен кивнул, вонзая нож в ароматную толщу жаркого. Сок заструился по серебряному блюду для резки, источая умопомрачительный аромат; Анри тем временем, стараясь не смотреть никому в глаза, взял себе круглый ломоть хлеба. Жена глядела на него с легким недоумением, тревогой, и он потянулся погладить ее по щеке.

— Ну, Гордячка… Не беспокойся. Правда, все хорошо. Налить тебе кларета?

Мари, встревоженная небывалым для Анри резоном — граф решил что-то обдумать — поднесла кубок к губам, следя за ловкими руками Кретьена. Тот быстро и изящно расправился с оленьим боком и положил небольшие душистые куски на хлеб — первому Анри, второй — Оргелузе, и, наконец, себе. Удивительно, как он умудрялся все делать красиво — даже просто смотреть, как он режет мясо, было удовольствием. По-настоящему хорошее настроение трудно испортить — и Мари, отвлекшись от тревог, бросила в друга новой рифмой:

— Кретьен!.. А вот, рифму на «жаркое»!

   — Как вкопанный, замрешь средь боя
   И вскрикнешь: Боже, что такое?
   А то ожившее жаркое…