Южаночка

— Вы обе наказаны Милькой и ты Южаночка, и ты Гаврик… Вот и я накажу себя заодно с вами… Страдаете вы, пострадаю и я. Ей-Богу же, мне это будет и сладко и приятно! И горе и радость пополам! Я тоже не пойду сегодня в прием к маме, уж терпеть и страдать, так уж всем вместе! — неожиданно заключила милая девочка и, опустившись на колени, стала усердно отбивать земные поклоны, касаясь паркета своим белокурым вихром.

После службы институткам дали «парадный обед»: кулебяку с рисом, тетерку с вареньем и кондитерские пирожные, все это полагалось девочкам по воскресным дням.

За обедом Южаночка, однако, не притронулась ни к одному блюду. Даже любимое ею пирожное не произвело на девочку никакого впечатления на этот раз. С грустным личиком и потускневшими глазами она поднималась по лестнице с одной и той же печальной думой, неотвязно преследовавшей ее за последние сутки, и не оставлявшей ее ни на миг.

Сейчас зазвенит колокольчик, возвещающий начало приема… Сейчас по лестнице поднимутся родственники посетители в залу… Сейчас побегут туда веселые, радостные девочки на свиданье к родным, а она… она… она не увидит своего дедушки…

— Южаночка!

Ее наказала Бранд. Наказала самым чувствительным для нее образом… Что-то мучительно стискивало сердце Южаночки, что-то подступало ей к горлу и щекотало его. Что-то затемняло глаза, мешая смотреть. О, если бы она умела плакать!..

Она едва добрела до класса, опустилась на скамейку и, подняв крышку своего пюпитра, юркнула в него курчавой головой.

— Ина! Южаночка! Палтенок! Ты кажется собралась реветь? — И вторая голова, но уже не кудрявая, а стриженая, круглая как шарик скрылась под Ининым пюпитром.

— Нет, я не реву, Гаврик! — послышался голос из глубины ящика или «тируара», как они назывались на институтском языке, — но если б только ты знала, Гаврюша, милая, как мне тяжело и больно! — и большие черные глаза, обычно искрящиеся весельем и задором, а теперь грустные, грустные глаза, выглянули из под крышки пюпитра.

— Знаешь Инок, горю грустью не поможешь! Вон и Даня тоже думает! Наша добровольная мученица Даня! Давайте же облегчим себе нашу пытку. Давайте в крестики играть или в перышки. Во что хочешь? — стараясь быть веселой и развязной, утешала Гаврик свою притихшую подружку.

— Нет, я лучше принесу бирюльки… У Маши Ланской бирюльки есть… Маша одолжи нам твои бирюльки на этот час только! — особенно оживленно, с преувеличенной веселостью засуетилась Даня и подпрыгивая на одной ножке помчалась добывать игрушку.

Как раз в эту минуту зазвенел дробным звуком колокольчик. Болезненно отозвался этот звук в сердце Ины. Это был звонок, призывающий к приему.

— Сейчас. Сейчас придет дедушка! Дежурная вызовет меня, а я не выйду к нему, не выйду! Боже мой! Господи! Что он только подумает обо мне, Милый!

И опять клонилась долу черненькая головка и опять уныло и печально смотрели грустные, туманные глаза.

— Вот бирюльки принесла. Сейчас играть будем. Да не кукситесь вы пожалуйста Гаврик… Ина… Не могу же я одна веселиться за всех троих, — послышался тот же преувеличенно веселый голос Дани.

— Нет, нет мы ничего! — в один голос отвечали ей обе девочки.

Игра началась. Но нечего и говорить, что она не принесла ни малейшей радости играющим. Руки дрожали, глаза то и дело обращались к дверям, в которых от времени до времени показывалась дежурившая на приеме «шестушка» прибегавшая вызывать к посетителям ту или другую из седьмых.

Сердце Южаночки то болезненно билось, то сжималось с чувством почти физической остроты.

— Сейчас! Сейчас! Сейчас шестушка прибежит за мной… Непременно сейчас! — томилась Южаночка и даже капельки пота выступили на ее похолодевшем лбу.

И точно в подтверждение этих мыслей широко распахнулась классная дверь и звонкий детский голос дежурной шестой, весело крикнул с порога:

— Новенькая! Палтова! К вам пришли. Ступайте в прием!

Ина вскочила… Лицо ее вспыхнуло… Глаза заискрились. Она весь мир, казалось, забыла в эту минуту.

— Дедушка! Дедушка! — вырвалось из ее рта и вдруг она бессильно опустилась, как подкошенная, обратно на скамейку.

— Наказана! Она — наказана! Ей нельзя идти к дедушке! Ее не пустят к нему!

— Только не плачь! Только не плачь! — услышала она в тот же миг трепетный голос Дани у своего уха. — Фальк, как филин глаза выпучила на нас… глядит… Не надо давать торжествовать этой дряни.

— Да! Да! Не надо давать ей торжествовать. Не надо! — точно во сне повторяла Южаночка, а глаза ее взглядом затравленного зверька смотрели в лицо подруги, ничего не понимая в этот миг.

— Палтова! — неожиданно услышала она голос классной дамы, сидевшей на кафедре и о чем-то тихо совещавшейся с Дусей-Надин.

— Поди сюда, Палтова, мне надо сказать тебе два слова…

Точно автомат, машинальным движением, Ина поднялась со своего места и очутилась перед госпожой Вощининой. Глаза Анны Васильевны несколько секунд внимательно всматривались в хорошенькое личико представшей перед ней девочки.

Потом, она проговорила, обращаясь к ней.