Южная Мангазея

Так как Клара Айгуль, подобно соловью в дымке майского тепла, приятного отсутствием комаров, огрубляющих обмен веществ со свежей средой, полностью обновлялась не за 7 лет, а за 7 минут, то и была окружена, как облаком пыльцы, необременительной для мира звуковой и световой изморосью, радужной водопадной пылью, преломляющей, как молодильный фонтан, даже перезрелые, черепашьи черты тех, кто приближался — в цыплячьи, будто всяк хотел клюнуть её за палец. Среди однокашников же наблюдалось необычайно много лилипутов, великовозрастных младенцев. Так происходило в разреженной атмосфере верхнего, спального района города, где располагалось её общежитие, в горней оптике предгорья предпамирских пиков, окружавших Южную Мангазею, если полная смогом городская котловина выдавливала-таки вечером жестяной копролит автобуса с потной студенткой. Если же Клара Айгуль опаздывала к последнему рейсу, то оставалась на всю ночь с расплавленными костями в душном городе, окуналась в его арыки, мутные от конопляной золы, вслушиваясь в далёкий сейсмоопасный гул. Он пульсировал и в её детстве, когда пыльная девочка обхватывала голыми руками и ногами в рваных колготах тугую волну рельса неподалеку от полустанка Сюгур, буйка дышавшей к северу от железной дороги полупустыни. Это глубоко в недрах раздвигал горные породы отец, подземный батыр, мать же была замогильной Евой, снёсшей её вместе с выводком ящериц, отчего и их теплокровная сестра щурилась, замирала и ей становилось столь же сладко, как когда съезжаешь по перилам двухэтажного аулсовета и решаешь поцеловать пол, обкаканный привязанной в подъезде овцой, по кагыхам которой Клара Айгуль выкатывалась наружу, получив шлепок от вышедшего на лестничную площадку бая-председателя. Бай выпячивал пузо и думал, что под колготами у отроковицы с дурацким двойным именем белая кожа, потому что её мывшая трухлявые аулсоветные полы мать ходила к орусам в тамбуры поездов.