Южная роза (СИ)

              - Теперь я понимаю, что ваши деньги, которыми вы так кичились на той свадьбе, что это всего лишь броня, прикрывающая вашу уязвлённую гордость. Потому что трудно быть побеждённым и не чувствовать себя уязвимым. Я понимаю, что вам нечего было противопоставить обществу, и вы выбрали то единственное, с чем общество захотело бы считаться – ваши деньги. И свою роль вы сыграли очень ловко - общество приняло вас, несмотря на то, что считало дикарём. Но здесь, в Волхарде, вы совсем другой… И эта земля, ваши люди, горы и воздух вокруг, - она указала рукой на водопад, - и даже ваши овцы - всё это имеет для вас подлинную ценность, вы любите это, и не деньги в этом главное. И это недостойно насмешки. Это достойно уважения. Так что именно за это я прошу у вас прощения.

              Она замолчала, ожидая, что он снова скажет что-то насмешливое, или, быть может, просто согласится с её словами, но Форстер молчал. И не выдержав этого молчания, Габриэль посмотрела на него.

              -Земляника поспела, - произнёс он пропуская траву сквозь пальцы, - я посмотрю, чем занят синьор Миранди, а вы побудьте здесь.

              Он оттолкнулся от земли, встал рывком, и ушёл по направлению к пещерам, а Габриэль некоторое время смотрела ему вслед и не могла понять - он обиделся? Или расстроился? Почему? Что такого она сказала? Но никак иначе она не могла объяснить его странное поведение.

              ...Ну что он за человек! То смеётся над ней, то обижается! Что не так она сказала?

              Габриэль вздохнула и провела рукой по траве - и в самом деле земляника поспела. Только сейчас она разглядела, что поляна ею буквально усыпана. Она сняла перчатки и сорвала несколько ягод, попробовала одну – восхитительно!

***

              -Синьорина Миранди, думаю, нам пора ехать, - услышала она позади себя голос Форстера.

              Габриэль так увлеклась собиранием ягод, что не заметила, сколько прошло времени. Она обернулась - внизу уже стояли Йоста и синьор Миранди, аккуратно укладывая что-то в седельную сумку. Её отец, как обычно суетился, когда речь шла о чём-то, на его взгляд очень ценном, и по его поведению она поняла, что эта пещера уж точно достойна внимания науки. А Йоста стоял как истукан, боясь пошевелиться и не понимая, чем вызван такой ажиотаж.

              -Вижу, вы нашли новый способ свести с ума моего отца, - с усмешкой произнесла Габриэль, видя, что Форстер больше не расстроен и не обижен.

              -Ну, он обнаружил наскальные рисунки и какие-то черепки, насколько я понимаю, невероятной исторической ценности, - ответил Форстер, - а вы, я вижу, тоже нашли что-то ценное?

              Он кивнул на её руки, в которых она держала несколько красных ягод, отрывая у них хвостики.

              -Да, - она улыбнулась лукаво, надеясь сгладить неприятный осадок, оставшийся после их разговора, - вы не говорили о том, насколько здесь вкусная земляника! Может, вы её и не пробовали? Попробуйте! - Габриэль протянула ему раскрытую ладонь. - Надеюсь, вы не обиделись на меня за моё… извинение?

              -Обиделся? - Форстер спросил это с удивлением, и посмотрев на неё как-то странно, усмехнулся так, будто она сказала какую-то невероятную глупость.

              И прежде чем она успела спросить, в чём же дело, он перевел взгляд на ягоды, призывно лежащие на ладони, и внезапно наклонившись, взял её руку в свои. Его губы смело коснулись её ладони, и медленно забирая ягоды одну за другой, покрыли её всю поцелуями, до самого запястья, и задержались на прощание в самой середине, прижавшись сильно и страстно, и опалив кожу горячим дыханием. И никто и никогда не прикасался к её руке так… так долго, нежно и жарко… так чувственно и безумно неприлично…

              Если бы небо обрушилось ей на голову, это было бы меньшим потрясением для Габриэль. Она стояла, словно оцепенев, ощущая только одно - как от прикосновения этих губ неведомая прежде горячая волна накрывает её с головой, ломая всё на своём пути, сметая все доводы разума, не оставляя ни одной рациональной мысли в голове, ничего кроме сумасшедшего сердцебиения и сладкого клубка желания, внезапно зародившегося где-то под рёбрами. Она чувствовала лишь, как стремительно слабеют ноги и под кожей разливается жар такой силы, что она ощущает его даже на губах. И она просто стояла и смотрела на затылок Форстера, на его тёмные волосы и воротник рубашки, и не могла даже пошевелиться, оглушённая стуком собственного сердца.

              Наверное, ей бы следовало вырвать руку, сказать что-то приличествующее случаю, а может, даже дать ему пощёчину, но всё, что она смогла сделать, когда он её отпустил – сжать руку в кулак, будто удерживая в ней этот поцелуй, и опустить глаза.

              -Я не обиделся, Элья, - тихо произнёс Форстер, выпрямившись, - наоборот. Вы сделали мне подарок, о котором я и мечтать не мог.

              И не дав ей ответить, он отошёл, чтобы подобрать с земли куртку. А Габриэль бросилась к лошадям, торопливо натягивая перчатки и не попадая в них дрожащими пальцами. Она пыталась совладать со сбившимся дыханием и согнать с лица краску, и почти не слышала того, что говорил ей отец…