Южнее реки Бенхай

Совещание на базе в Дананге было, непродолжительным, но деловым, энергичным. Здесь командовали люди, хорошо знающие свое дело и понимающие, какое значение имеет Дананг для всей американской армии во Вьетнаме. Если Фусань, как любил говорить Уэстморленд, — символ военной мощи Америки, то Дананг еще и ее военный арсенал в Индокитае. Несколько испортившееся после встречи с генералом Райтсайдом настроение заметно улучшилось. Уэстморленд укрепился во мнении, что после получения дополнительных армейских частей — он рассчитывал в новом году увеличить свою полумиллионную армию на двести тысяч человек, а еще через пару лет довести до миллиона — можно начать такие военные операции, которые приведут к полному усмирению Южного Вьетнама, а Северный Вьетнам будет поставлен на колени невиданными еще по масштабу бомбардировками.

Правда, командование объединенных сил в Дананге сообщило и неприятные факты: растет количество диверсий в порту, на дорогах номер один и номер девять, по которым идет миллионнотонный поток грузов. Совершаются нападения на укрепленные районы южнее 17-й параллели. И это — несмотря на то, что охранные части не останавливаются ни перед чем, когда речь идет о карательных акциях. Однако Уэстморленд считал, что эти неприятности будут устранены, когда начнется генеральное осуществление плана подавления недовольства и сопротивления.

— Я бы советовал вам, полковник Гендерсон, — сказал Уэстморленд, обращаясь к командиру бригады из дивизии «Америкэл», которого знал еще по Корее, — провести одну-две показательные карательные акции, чтобы они заставили обезуметь от страха перед неминуемостью возмездия каждого, у кого могла появиться в голове мысль о сопротивлении Америке.

— Мы это сделаем, сэр, — с готовностью ответил Гендерсон, и на его крупном лице с дряблой, обвисшей складками кожей появилось что-то вроде улыбки, больше похожей на злорадную гримасу. Из-под толстых стекол очков в массивной черепаховой оправе смотрели на командующего бесцветные холодные глаза человека с властным и жестоким характером.

Через три дня Уэстморленд улетел в Гонолулу. Встреча рождества и Нового года прошла даже лучше, чем он ожидал: хорошие старые друзья, полезные беседы, синее, как небо, море и небо, похожее на море, хоть не полная, а временная, но отстраненность от беспокойных повседневных дел и забот — все создавало ощущение праздничности и отдыха. В Гонолулу, обмениваясь мнениями с генералами и адмиралами своего ранга, Уэстморленд почувствовал разницу в тяжести груза, положенного на плечи каждого из них. Даже командующий Тихоокеанским военным театром, под рукой которого огромная разрушительная мощь Америки, не обладал той практической силой, способной влиять на ход чуть ли не всех мировых событий. Ни один полководец в мире, думал он с гордостью о себе, не посылал после второй мировой войны в бой полумиллионную армию, поддержанную тысячами самолетов, танков, орудий. Ему Америка доверила утверждать свои идеалы и принципы на важном в глобальном плане участке. Он почти физически ощущал, как въезжает на танке в историю, которая отведет ему на своих страницах достаточно много места.

С таким чувством своей необыкновенной значимости собирался Уэстморленд на встречу в офицерском клубе, когда ему позвонили из штаба и сообщили, что из Сайгона пришла на его имя срочная шифрограмма. Он знал, что его не стали бы беспокоить по мелочам, и почувствовал тревогу.

Телеграмма была короткой. «6 января партизаны атаковали позиции третьей бригады девятой дивизии и артиллерийские позиции сайгонской армии в Лонгане. Убито и ранено более ста американских солдат и офицеров, потеряно двадцать 105-миллиметровых орудий». И больше никаких подробностей, но Уэстморленд зрительно представил участок фронта разгромленной бригады, потому что побывал в ней, совершая инспекционную поездку в дельту Меконга. Он помнил беседы с офицерами бригады, похвалил их за грамотно построенную оборону, за хорошую боевую готовность и пожелал им успехов на будущее. И вот он, неожиданный результат. Уэстморленд долго сидел, угрюмо уставившись в голубой листок расшифрованной телеграммы.

Он уже собрался отдать распоряжение немедленно вызвать к нему командира девятой дивизии, чтобы спросить, как он мог допустить такое, но, вспомнив, где на-

ходится, встряхнул головой, пододвинул чистый лист бумаги, размашисто написал несколько фраз.

— Немедленно передайте в Сайгон, — сказал он явившемуся на вызов шифровальщику и быстро вышел.

Зайдя в кабинет командующего флотом адмирала Шарпа, он сдержанно поприветствовал своего бывшего начальника и сказал, что вынужден отменить выступление перед офицерами, потому что немедленно вылетает в Сайгон.

— Какие-нибудь неприятности, Уильям? — спросил сочувственно адмирал Шарп, делая вид, что ничего не знает о телеграмме.

Уэстморленд разгадал этот нехитрый ход адмирала и в другое время среагировал бы на него соответствующим образом, но сейчас ответил достаточно корректно: