Южное направление

— Да потому что наши рубли ни хера не стоят, а франки с фунтами только у спекулянтов. Получается, самая надежная валюта в Крыму — турецкие лиры. У меня два офицера, не самые худшие, к слову, застрелились, когда узнали, что их жены на панель вышли. Те солдаты да офицеры, что в тылу, в зачет жалованья хотя бы крестьян грабить могут, а кто на передовой?

— В общем, все очень грустно, — подвел я итог. Посмотрев на Слащева, спросил: — Так как вы считаете, Яков Александрович, стоит ли правительству Юга России заключить с нами мир?

— С вами, это с кем? — опешил Слащев.

Теперь настал черед удивиться мне.

— Как это с кем? С Советской Россией. Вам же господин Волошин меня представил — Владимир Иванович. А если полностью, то моя фамилия Аксенов — полномочный представитель Совета народных комиссаров РСФСР, личный посланник Ленина.

— Ни хера себе!

Я поначалу решил, что это Слащев. Нет, это сказала Ниночка Нечволодова.

Глава 16. На волне моей памяти

Генерал слегка насторожился, а глаза его жены превратились в узкие щелочки — прищур снайпера, выбравшего себе цель и готовящегося нажать на спусковой крючок. Но ни Слащев, ни кавалерист-девица за револьвер не ухватились, уже хорошо. А я-то ждал, что кто-то из них скажет — сколько я порубал красной сволочи!

— Да, господа, у меня к вам просьба, — попросил я, обведя взглядом белогвардейцев. — Если соберетесь выдавать меня контрразведке, попрошу отпустить Максимилиана Александровича. Он здесь человек сторонний, а я просто воспользовался его наивностью и простотой.

Волошин возмущенно тряхнул своими лохмами.

— Нет уж, Владимир Иванович, вы уж из меня совсем-то дурака не делайте. Я прекрасно отдавал себе отчет — кто вы, и какова ваша цель, а не только то, что вы ценитель поэзии.

— А разве полномочные представители Совнаркома любят стихи? — с легкой издевкой поинтересовалась Ниночка.

Вместо ответа, я принялся читать:

— Я мысленно вхожу в ваш кабинет…

Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,

Но чья для нас не умерла химера,

И бьётся сердце, взятое в их плен…

Бодлера лик, нормандский ус Флобера,

Скептичный Франс, Святой Сатир — Верлен,

Кузнец — Бальзак, чеканщики — Гонкуры…

Их лица терпкие и чёткие фигуры

Глядят со стен, и спят в сафьянах книг.

Их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик…

Я верен им… но более глубоко

Волнует эхо здесь звучавших слов…

Стихотворение Максимилиана Волошина длиннее, нежели текст песни. Сидя за столом у Слащева, я прочитал его полностью, но здесь приводить не вижу смысла, оно доступно.

Я открыл для себя Волошина давным-давно благодаря культовому, как нынче принято говорить, диску «На волне моей памяти». Мои друзья и приятели времен студенческой юности «западали» на песню бродячего школяра — она прекрасно пелась в легком подпитии, но мне больше нравилась именно эта, про кабинет. Наверное, потому что всегда был неравнодушен к книгам.

Не хочу хвастаться, но стихи я читать умею, потому сумел произвести некоторое впечатление и на самого автора, и на Слащева и, похоже, на Нину Николаевну.

— Браво! — похвалила меня кавалерист-девица и, как мне показалось, искренне. Сам генерал лишь покачал головой и вытащил портсигар. Открыв створки, кивнул. — Прошу…

Я отказался, а Максимилиан Александрович радостно ухватил генеральскую папироску. Нина Николаевна тоже закурила какую-то вонючую пахитоску.

— Я одного не пойму, — выпустив дым в потолок, сказал генерал. — Зачем это красным? У вас, как ни крути, более выгодное положение. В девятнадцатом, когда Деникин шел на Москву, у вас был смысл. Ладно, если бы Польша вас разгромила в хвост и гриву… Кстати, у поляков имелись все шансы. Ваш полководец Тухачевский так славно подставился под удар. — Слащев мечтательно зажмурился, еще раз выпустив колечко дыма. — Он оголил левый фланг, кинул тылы, несся, словно в сортир при поносе, Пилсудскому нужно быть круглым дураком, чтобы не воспользоваться. И вот незадача — Тухачевского арестовывают, фронт останавливается, а старый служака Шварц все приводит в надлежащий вид. Подождите-ка…

Слащев затушил папиросу, вытащил из портсигара новую, снова закурил. Посмотрев на меня еще пристальнее, нежели пятью минутами раньше, сказал:

— Мне называли фамилию чекиста, арестовавшего Тухачевского…

— Ага, он самый и есть, — кивнул я, отчего-то испытав желание закурить. Уже потянулся к портсигару, но поборол себя.

— Вы же сказали, что вы представитель Совета народных комиссаров РСФСР, личный посланник Ленина, — хмыкнула Нина Николаевна.

— А в чем здесь противоречие? Я действительно представитель Совнаркома, а еще с недавних пор начальник отдела внешней разведки ВЧК, — слегка приврал я, потому что приказ о моем назначении еще не подписан. — Вы сами знаете, что работу дипломатов предваряют разведчики.

— А еще есть сведения, — сказал Слащев, потом уточнил, — или сплетни. Мол, этот Аксенов едва не поставил к стенке самого Троцкого, когда тот попытался заступиться за Тухачевского, пресек мародерство красноармейцев в Львове, инспирированное жидами