Южное седло

На некоторых снотворное не действует. В самом деле, Грег не спал выше 6100 метров ни одной ночи. У нас были различные таблетки: красные, желтые и ядовитого сине-зеленого цвета, одну из которых я проглотил. На Грега она, помню, действовала в лагере III так слабо, что он просыпался в 11 часов и должен был принимать свое особое снотворное. В данном случае дело обстояло иначе. Я спал глубоким сном, убаюканный свистом ветра и снега, представляющих собой внешний мир, в то время как я сам был теплым внутренним миром. Проснулся в 6 часов. Утро сияло безоблачной красотой, и ветер стих; замерзшая стенка палатки затрещала, когда я просунул голову в рукав палатки. Мы натопили с вечера снег, и примус оставался возле Джорджа.

«Джордж!»

Никакого ответа. Снова: «Джордж!» — и так дважды или трижды, пока заспанная фигура тяжело приподнялась и оказалась наконец на коленях. Я выглянул из палатки: «Отличный день!» Когда я вновь спрятал внутрь голову с онемевшим носом и ушами, Джордж, все ещё стоя на коленях, успел уже снова заснуть. Не буду детально останавливаться на следующих трех часах. Я умолял, ругался, колотил Джорджа кулаками. Лишь значительно позже понял, что он под сильным действием наркотика слышал все, что я говорил, однако его активная половина была мертва. Он не обиделся на меня (хотя я наговорил немало лишнего). В то время он не мог ни говорить, ни что-либо делать. Он испытывал глубокое страдание от своей беспомощности и страстное стремление лишь к одному — ко сну.

Солнце было выше, небо чище, положение наше все более идиотским. Снизу, наверное, смотрят в бинокль, ожидая, когда будет установлен лагерь VII. И с каждой минутой снег на верхних склонах становится все более липким, все более мягким, все более реальной становится перспектива тяжелой работы. Моя тревога достигла лихорадочной степени. Около девяти я позавтракал: сардины, чай, печенье и джем. Мы должны идти. Наконец Джордж стал с трудом приходить в сознание. Может быть, все обойдется. Он непрерывно тер свои заспанные глаза, медленно наполнил рюкзак. Выпил чашку чая, почти ничего не стал есть. К тому времени, когда мы связались и закрыли палатку (в 10.30), солнце было уже над защищающим лагерь сераком.

Вначале шёл первым Джордж. Он знал дорогу и, кроме того, мог выбрать темп, соответствующий своему сомнамбулическому состоянию. Хотя группа Эда унесла наверх палатку и нагревательные приборы, мы были все же тяжело нагружены личными вещами, рациями и продуктами. Путь шёл влево, вверх по снежной доске. Иной раз нога проваливалась, иной раз покрытая рябью поверхность выдерживала наш вес. Было очевидно, что Джордж мучительно борется с одолевающим его сном. Я вышел вперед, так как нужно было рубить ступени. На коротком крутом склоне была навешена верёвка и вырублены мелкие ступени, в которых ступня держалась весьма ненадежно. Мы шли очень медленно, и дважды Джордж просил: «Подождите минутку. Я должен остановиться». Первый раз он снял свои сапоги, и мы оба начали растирать пальцы, онемевшие, как я подозреваю, от действия наркотика. В 11.30 вторая остановка: он упал на свой рюкзак и заснул.

Над нами нависала громадная, в форме полумесяца стена. Мы пошли под ней вправо. К тому времени, когда мы дошли до навешенной верёвки, на снежном склоне, снова поворачивающем влево, по направлению к вершине стены, нам опять было в пору садиться. «Может быть, мне перекусить чего-нибудь,— промолвил Джордж,— это должно мне помочь». Он сидел на снегу, прислонясь к рюкзаку. Я вытащил коробку сардин и открыл её. Но дело действительно было дрянь, раз Джордж ухитрился заснуть с вкусной рыбиной во рту! Незабываемая картина. Тяжелое предчувствие, усиленное, без сомнения, высотой, сдавило мне сердце: мы не дойдем до лагеря VII. Немного дальше, преодолев по натянутой верёвке шестидесятиметровую стену, мы оказались на более пологом склоне и снова упали на снег. Джордж спал. Я стал трясти его и орать (или мне казалось в этой тишине, что я орал): «Пойдем ещё немного и посмотрим!» — «Не знаю, смогу ли я».— «Ладно, пройдем ещё чуть».

На этот раз мы прошли лишь несколько метров и снова сели. Было просто безумием и, конечно, в первую очередь моей виной, нелепой виной, если хотите, предложить ему эту зеленую отраву: ведь это может погубить всю экспедицию. Представим себе, что погода испортится, а мы опаздываем на день? Почему мне пришла в голову эта идиотская мысль принять таблетку и предложить вторую ему. Никто из нас не знал, как относится его организм к таким искусственным средствам, за исключением того, что Джорджу не понравилась красная таблетка, которую он когда-то принял.

За сверкающим Цирком гладкая, неясная, желтеющая под полуденным солнцем Пумори, казалось, насмехалась над нами, запрещая нам подняться выше её.