Южное седло

Мы потащились дальше. Траверс через склон сераков усложнялся тяжелыми грузами. Несколько шагов и остановка. Тела согнуты вдвое. К счастью, ступени сейчас стали шире, однако навешенная верёвка никакой пользы не принесла. Что касается меня, я наслаждался кислородом, хорошо отдыхал, посматривал на часы и даже подгонял моих подопечных, забывая, что мой голос для них должен звучать, как голос слона с укутанной мордой. Когда мы добрались до лагеря, был 1.45. Оставалось ещё установить пирамидальную палатку и дополнительную палатку «Мид» — работа, всегда связанная с толкотней и неразберихой, но выполнялась она всеми весьма охотно, так как давала возможность измученным людям буквально плюхнуться внутри палаток. Чтобы приготовить чай, я отлил немного керосина из священного запаса для Южного Седла и запустил один из примусов. В моей палатке я нашел в термосе остатки благословенного лимонада. Так как моя палатка соединялась теперь торцом с другой палаткой, занятой шерпами, пришлось поделиться. Оживило нас питье. Канча рассказал мне, что все оыли истощены из-за голода, так как ничего не ели с 8 часов утра и до 3 часов после полудня. Однако, анализируя спустя два дня дня их подвиг, я решил, что не недостаток пищи тому виной. Причиной частично была жажда и жара, частично — неожиданно тяжелый груз. Впервые на высоте 7300 метров нагрузка на человека достигала 20,5 килограмма.

Сам я весьма медленно и с неожиданным удовольствием уничтожил целую банку сардин, неосторожно кем-то оставленную в боковом кармане палатки. Для пересохших губ и пустого желудка лучшего блюда в экспедиции не было. Я делал все страшно медленно. Расправа с сардинами длилась, пожалуй, минут двадцать. Как глубоко был прав Джордж, высказывая свой взгляд на высотную дилемму: чем больше ты работаешь, тем больше тебе надо еды; чем больше ты ешь, тем больше тебе хочется.

Я вышел на солнышко. Анг Норбу и Анг Дава II с керосином за спиной преодолевали последний склон. Других признаков жизни не было, так как остальные лежали бездыханные в палатках. Я побрел вокруг палаток, хлопая по задним торцам. «Сик хай?» (Все в порядке?) — «Бахут бимар, сагиб!» (Очень больны!) Я раздал все лечебные таблетки, которые имел. Затем вызвал Ануллу.

Ануллу был младшим братом Да Тенсинга. Возвратившись в предшествующем году из экспедиции на Чо-Ойу в Джарджилинг, он обрезал свою косичку в шерпском стиле и превратился в горожанина. Он, вероятно, делил рекорд выкуренных сигарет с Анг Ниимой, и все же это были наши лучшие два шерпа.

Я изложил задание на следующий день. Мы должны отобрать припасы для заброски наверх, и я произвел подгонку кислородного аппарата для Ануллу. Он надел маску Джорджа — она подошла. Пользуясь кислородом, Ануллу должен был вести одну группу, я — вторую.

У нас было шесть шерпов, специально отобранных Чарлзом Уайли для подъема на Седло, однако в связи с перегрузкой пойдут только те, кто будет прилично себя чувствовать. Я прекрасно себе представлял, насколько трудна комбинация заброски грузов с одновременным прокладыванием дороги. Если никто не может выйти, мы должны с Ануллу сконцентрировать свои усилия на выполнении второй задачи при условии, конечно, что кислородные аппараты будут в порядке.

Я занялся баллонами. Один за другим я переворачивал восьмикилограммовые баллоны, присоединяя их, отбирал. У всех из-под большой гайки на тыльной стороне баллона была как будто утечка. Что делать? Я перерыл свою палатку в поисках большого ключа. В отчаянии я прибег в урочный час к радиосвязи. Несколько обыденных посланий, затем: «Я включил все баллоны, и они все, кажется, протекают». Увы, радио — капризное создание. В этот момент «нарушение связи» было причиной бессонной ночи Тома Бурдиллона в лагере IV. Как истинный техник, он, конечно, заметил, что ничего не было сказано о том, что я выключил баллоны. Хорошо зная, что я весьма далек от механики, он сразу заподозрил, что я этого не сделал. Впоследствии мне рассказали, что Джон потратил остатки вечера, пытаясь как-то наладить связь.

Забыв про созданную мной панику, я меж тем занялся вплотную поглощением ужина, в который входили суп, лимонад в неограниченном количестве, печенье, сыр, шоколад и сгущенное молоко. Последнее мы либо высасывали из тюбика, либо намазывали, как джем. Ануллу, сидя у двери на корточках над примусом, занимался готовкой и, по-видимому, точно знал, где что лежит.

Солнце село, и стало очень холодно. Я начал было заполнять дневник и пытался даже удариться в поэзию, но, несмотря на перчатки, это стало невозможным. Слишком много времени я тратил на оттирание рук в спальном мешке, и думать уже было некогда. Около восьми я в последний раз вылез из палатки под свет луны и жестоких звезд. Эверест высился над нами, величественный, спокойный и миролюбивый, но все же насмехающийся над «нашими жалкими палатками». Только едва слышный гул, доносящийся с Западного плеча, предвещал появление ветра. Я почувствовал себя одиноким, подавленным неприступностью этой увенчанной звездами пирамиды.