Южное седло

Метров 90 выше последняя небольшая трещина преградила нам путь. Однако на этот раз снежный мост сам немедленно предложил свои услуги. Выше трещины, на почти ровном склоне, была сделана настоящая остановка. Я выключил аппарат Ануллу, затем неуклюже снял свой и также его выключил. Повесив для просушки свою маску на головку ледоруба, я подставил лицо свежему воздуху. Мы сели и немного поели, но больше всего нам хотелось пить. У Ануллу была превосходная, особо объемистая фляжка с лимонадом. Он сам как будто предпочитал курение еде и успел скрутить две сигареты, пока я покончил с тремя печеньями и небольшим количеством сыра. Мы находились теперь на вершине, если таковая имеется, ледника Лхоцзе; никаких препятствий между нами и изгибом пологого склона, ограничивающего Контрфорс, больше не было. Контрфорс казался теперь прекрасной, выступающей вперед возвышенностью с оголенной вершиной, круто спадающей в Цирк в виде снежно-скального ребра. Последнее наполовину заслоняло громадный серый скальный конус Эвереста, вершина которого отмечалась развеваемым ветром снежным флагом. Мы остановились в 12.15. В 12.50 вновь пошли, прикрепив и отрегулировав аппараты.

Ануллу шёл первым. Немного ниже нашего уровня, на скальной полоске, пересекающей склон по направлению к Контрфорсу, можно было заметить уныло болтающуюся верёвку, оставленную швейцарцами. «Слишком низко»,— подумал я. Ануллу помчался со скоростью, характерной, как мне показалось, для быстрого швейцарского гида (хотя она вряд ли могла превосходить половину таковой). Замечательное достижение, если учесть, мы шли по склону, проваливаясь по лодыжку. В некоторых местах снежные наносы затвердели под действием ветра, и здесь, к моей тайной радости, можно было, рубить ступени. Выгадывалась минутка, чтобы разогнуться и отдышаться. Слово «траверс» применено мной неправильно. Наш траверс должен был подниматься по диагонали через склон. Наконец после движения вверх в течение часа мы достигли большого желоба, почти укрывшегося в тени Контрфорса. Слабые скальные выходы образовали рельеф — наклоненные вниз, наполовину заваленные снегом маленькие полки. Это был первый шаг по скалам после Базового лагеря; желанная перемена, хотя и трудная работа в кошках.

Как подняться на Контрфорс? Мне говорили, надо держаться вправо, пересечь Контрфорс у самой его вершины, откуда идет 180-метровый спуск на Седло. Но вот я увидел снежный кулуар, идущий полого вверх под скальной полосой до самого гребня. Если удастся достигнуть его, может быть, мы сумеем идти по нему прямо до Седла, не теряя высоты. Мы проголосовали «за». Снег стал очень твердым. Удар ледорубом, затем пауза. Удивительно, как я задыхался, несмотря на расход кислорода 4 литра в минуту. Нервное ожидание также прерывало дыхание, по мере того как на фоне тени пирамиды Эвереста гребень становился все ближе, приобретая вид нечеткой, вылезающей справа кривой, с которой все время сдувался снежный туман. Я снова шёл первым и рубил последние ступени к гребню. Ничего не видно, и нет легкого траверса; нужно идти до самого верха, где гребень расширяется. Первые валуны, о которые мы часто спотыкались, затем снег, широкая вершина Контрфорса Женевцев — и вдруг ничего, прямо над нами более ничего. Мы были на вершине, и во всей округе над нами возвышались лишь Лхоцзе и Эверест. Это было то, о чем так долго мечтали, на что так долго надеялись.

Справа в вышине Лхоцзе вырезает на синем небе узор, украшенный бахромой облаков. Слева снежный туман все ещё скрывает тайну Эвереста. Но глаз, голодный и зачарованный, уже скачет по плато между ними; площадка, покрытая валунами и голым льдом, по форме близкая к квадрату со стороной около 350 метров, на первый взгляд до нелепости надежная и комфортабельная по сравнению с простирающимися кругом хребтами или с туманом, скрывающим дальние тибетские холмы. Но на этом фоне шумный ветер предупреждает со стоном, что Южное Седло — цель столь многодневного стремления совсем не уютное место. И среди тускло блестящего льда и грязно-серых валунов желтые лохмотья — все, что осталось от швейцарской экспедиции прошлого года.

Мы начали вскоре спуск на плато, лежащее лишь метров на 60 ниже. Но прежде я вынул из рюкзака 150-метровую нейлоновую верёвку и, привязав к крюку, стал спускаться по склону. Она должна была служить моральной жизненной нитью для возвращающихся после длительной заброски измученных шерпов. Хорошо помню, что, когда мы подходили ближе, меня охватило изумление, что я здесь нахожусь, что так легко и просто спускаюсь к тому месту, которое весной в течение трех дней держало швейцарцев в плену, про которое они осенью писали: «Здесь чувствуется запах ада». Для меня с кислородной маской на лице, сопровождаемого одним шерпом, в условиях, когда дул лишь легкий ветерок, это место обладало большим сходством с некоторыми участками Скафел Пайк в зимнее время. Неделей позже я говорил уже иное, но ведь я не обладаю предвидением.