Южное солнце-4. Планета мира. Слова меняют оболочку

Они чаёвничали долго, чинно, сидя на корявых табуретах в единственной комнате домика. Алекс рассказывал, зачем ему понадобился экстракт сильного и вольного ягеля, не такого, как на фермах по производству диких лечебных трав.

Мария слушала внимательно, не перебивая. Потом взяла какой-то свисток и время от времени дула в него, вызывая то ли свист ветра, то ли шорох ягеля под стопами редкого путника.

— Душу камня хочешь понять, к основанию земной пирамиды пришёл, — как будто даже не сказала, а прошелестела она.

Утром, одевшись так, как положено в тундре, защитив лицо и руки от мошкары, Алекс с провожатой вышли в поисках сильного и сочного вольного ягеля.

Идти пришлось недолго. Сразу же за посёлком они обнаружили поляну с небольшими валунами, прочно и крепко обвитыми ползучей травой. Всё, как и представлял себе Алекс.

Он нагнулся, сорвал горсть травы, растёр её пальцами. Запахло терпко, ясно, таинственно. Алекс нажал на кнопку антиритмов человека и вывел анабиотик на максимальный режим…

Ветер раздувал по белесому небу перистые облака так сильно, что, казалось, небо не выдержит такого напора и опрокинется на землю, пустую, серую, с унесённым грунтом. Мало чего осталось на этой земле. Озёра высыхали, моря и океаны мелели, коррозия, как короста, покрывала когда-то возделанные поля. Оставались лишь редкие деревья с сильным генетическим кодом реинкарнации, ветер и камни.

Камень мог жить и так — без биосферы, без обильной влаги, без человека. Камень умел дышать медленно-медленно: один вдох за полстолетия, и думать он мог медленно, отстранённо, веками.

Только кое-где, в тундре, ягель, ядрёный, терпкий, обнимал камни. Ещё — камень помнил человека.

— Эй, что окаменел, однако? — потянула Алекса за рукав Мария. — Идти пора. Темнеет помаленьку.

Алекс отключил анабиотик. Теперь он знал, что нужно спасать в первую очередь, для чего жить.

Вот уже несколько недель, как Алекс работал над новой шкалой анабиотика. Семинары, лекции, сложные организационные дела клиники — всё ложилось на хрупкие плечи его большеглазой жены.

Он жил почти отшельником в квартире над морем и только изредка делал какие-то срочные звонки. Работа поглощала все дни и ночи, все его мысли. Шкалу прибора пришлось полностью переформатировать с учётом огромного разброса по времени, который вносил камень и его субстанция во всю идею анабиотика. Да и аромо-масла, его помощники, должны били видоизмениться — стать самыми яркими, насыщенными, неповторимыми представителями того отрезка временной шкалы, на который они работали.

Сын сейчас тоже помогал ему. Рылся в Википедии. Нет, не в той, общеизвестной, где можно «погуглить» и найти банальные данные обо всём на свете. А в экспериментальной, ещё не доступной общему числу пользователей, серверы которой работали только по специальному паролю, выдаваемому футурологам, культурологам и… психологам.

— Странно, почему психологам тоже? — спросил Алекс у жены, которая занималась его допуском.

— Я думаю, — услышал он её нежный мелодичный голос в телефоне, — чтобы иметь инструменты, которые помогут снять стресс человека от этих мега-расширений, — просто сказала она.

Он понимал, о каком стрессе идёт речь. Живая и неживая природа сливались в его нынешнем представлении о земной жизни в одно целое. Существование на планете представлялось одним пульсирующим живым организмом, в котором всё связано со всем. Привычные понятия медицины, истории, философии видоизменялись и становились в его мозгу какими-то частностями от чего-то значительного.

— Понимаешь, я чувствую себя усталым, разбитым и очень маленьким. Нет, я не выдумываю. Камень перевернул во мне что-то. Лучше бы я туда не залезал! Чёрт меня дёрнул к этому ягелю! — Алекс устало прикрыл глаза. — Да, я зависну здесь ещё на какое-то время. Прости.

Жена тихонько вздохнула и сказала:

— Хорошо. Ты только позвони профессору Дову — помнишь, вы встречались на конференции НАСА в Коста-Рике? Он просил связаться с ним по вопросу, который, судя по всему, может тебя заинтересовать.

Дов ответил только на третий звонок. Голос его был усталым и каким-то надтреснутым, лишённым выразительности:

— О, дорогой Алекс! — обрадовался он, когда понял, кто оторвал его от бесконечных размышлений и тупика, где он находился всё последнее время.

— Ты-то мне и нужен! Помнишь, ты говорил как-то о генной памяти аромо-материалов, о цивилизации камня и вообще — соединял ограническую и неорганическую жизнь в одно целое? Я тогда отнёс это к чудачеству. Гениальный экспериментатор, как ты, может себе позволить. Но у меня вдруг возникла идея, связанная с информацией ДНК и шифров крови, и прочего, чем нашпигован человек. Понимешь, а камень…

Они договорились вылететь на Урал, на шельфовые разработки самоцветов через пару недель. У Алекса было время, чтобы собрать ещё один анабиотик. Для Дова.