Южнорусское Овчарово

За шесть лет, проведенные в окружении горизонтов, на соседском пустыре никто не появлялся. Зеленый экскаватор стал первым пришельцем – и сразу таким фатальным. Хоть бы они строили одноэтажный. Вашу мать, прошу тебя, пусть будет одноэтажный.

Владыч дожевал завтрак, допил кофе и поехал играть в директора. А когда, забыв о ландшафтных неурядицах, разыгрался как следует и даже немного устал, пришла пора игры «надо ехать домой». Эта игра размеренная, не очень длинная, но приятная. Можно было, конечно, проехать чуть дальше и посветить фарами на пустырь – посмотреть на степень его разрушения, – но Владыч вспомнил о нем, лишь когда загнал машину во двор и замкнул ворота.

– Вашу мать, – пробормотал он, – вот же вашу мать.

А наутро увидел в окно квадратную коричневую лысину с удивительным хайром по периметру: они вчера не только побрили пустырь, но и успели вкрутить опоры под будущий забор. Интересно девки пляшут. А главное – быстро-то как.

В последующие дни на бывшем пустыре воцарились строители. Это была бригада узбеков, переговаривающихся громко, отрывисто, по-птичьи. Владыч поймал себя на том, что готов наблюдать их целые дни напролет, настолько умиротворяющее зрелище они собой представляли – но мог торчать у окна только с одиннадцати утра и до полудня: он поздно ложился и рано не вставал, а в полдень уезжал туда, где был нужен другим игрокам. Владыч компенсировал свое неучастие в игре узбеков тем, что стал завтракать на подоконнике в коридоре второго этажа, откуда лучше всего было видно стройплощадку. И снова не проиграл: ни разу не застал строителей за работой. Они всегда, все время, пока Владыч ел бутерброды и пил кофе, курили. Сначала курили на деревянной опалубке будущего фундамента – фундамента длиной с Транссиб, если развернуть и расправить углы: «Будущие соседи разошлись не на шутку, уж не пятиэтажку ли они строить собрались, вашу мать, – нервничал Владыч и сам себе отвечал: – Да нет, это невозможно, сваи заглубили максимум на полтора метра, свай немного, фундамент ленточный, какая пятиэтажка, успокойся».

Затем он застал узбеков, куривших уже не на опалубке, но собственно на ростверке фундамента. Они сидели на серой железобетонной ленте, как воробьи, нахохлив воротники спецовок: на дворе была поздняя осень с обманчивым солнцем и пронизывающим северным ветром. Затем Владыч видел, как узбеки курят, сидя на еще невысокой, но уже стене. Затем – свесив ноги из оконных проемов. После этого они опасно курили на обвязке перекрытия первого этажа, потом – наращивая обороты и увеличивая риски – на стропилах, и наконец, в завершение программы, смертельным номером – на коньке крыши. Дом вырос сам по себе, под присмотром азиатских агрономов, умеющих взглядом, под сигаретку, выращивать пустынные миражи – так что вырастить дом им было ерундовой задачей: управились за пару месяцев. Слава вашей матери, дом у них получился одноэтажный. И ужасающе похожий на сарай, на который кто-то небесный уселся большой задницей и расплющил его в аккуратную квадратную лепешку. Никакой архитектуры; впрочем, плевать.

Однажды Владыч задержался у окна дольше обычного и увидел разгрузку отделочных материалов: узбеки взваливали на себя упаковки ротбанда и павермента – видимо, не умея управлять тяжелыми мешками так, чтобы те самостоятельно слезали с грузовика и заходили в дом; и Владыч вдруг понял, что может очень легко узнать, что за назначение у этой громадной приплюснутой коробки, построенной по соседству с его домом. Конечно, эти знания ничего не изменят, они необязательны, как и любая игра, но внезапное любопытство потребовало удовлетворения. Владыч взял телефон и позвонил приятелю, бывшему однокашнику, а ныне председателю сельского поселения «Южнорусское Овчарово» – делов-то, вашу мать.

– Олегыч, я спросить звоню. Ты не скажешь, что это такое построили со мной рядом? Да, Маркса-Энгельса, 72.

– Привет, Владыч, – ответил начальник деревни. – Маркса-Энгельса, 72? А, знаю. Дурдом.

– Что??

– Психиатрическая клиника. Частная. Да ты не переживай, она для тихих.

– Вашу мать. Вашу мать. Вашу мать.

Сказать по чести, психиатрическая клиника в Овчарове была не худшим вариантом. В соседней деревне, в Привольном, построили тюрьму для женщин пенсионного возраста, и никто даже не спорил, а наоборот, все обрадовались: тюрьма стала градообразующим предприятием, все туда пошли работать, некоторые даже свою работу в городе бросили, чтоб было поближе к дому. Дурдом же в Овчарове просто обязан был появиться рано или поздно, потому что где ему быть, если не здесь, где пятьдесят процентов населения странные, а вторые пятьдесят – странноватые.

Так рассуждал глава овчаровской администрации, человек в деревне относительно новый – десять лет назад приехал, но зарекомендовал себя до такой степени хорошо, что на последних выборах жители единогласно свалили на него обязанность ездить по Овчарову в допотопном советском «уазике» с брезентовым верхом.