Южнорусское Овчарово

«Вот взять Октябрьскую, – продолжал рассуждать Олегыч сам с собой, сворачивая на Октябрьскую, – дом через дом буквально странные люди. Одна сумасшедшая Смирнова с четной стороны стоит всей нечетной, а ведь и там…» Олегыч не успел додумать: споткнулся мыслью о многоголосый собачий лай и вынужденно остановился. Вот и Смирнова, легка на помине. Везет свою телегу с говном, даже по сторонам не смотрит.

Бабка Смирнова действительно никогда не смотрела по сторонам. Даже на собак не оглядывалась – привыкла. Собаки же сопровождали ее всегда. Она идет, толкая самодельную телегу, полную картонок, пластиковых бутылок и жестяных банок. Все это упаковано в брикеты, стопки и связки, сложено аккуратно, обмотано веревками, чтобы ничего не упало со скорбного транспорта, созданного каким-то неведомым умельцем явно под перевозку подобного праха и тлена. Прах и тлен – бабкина добыча за день. Сама старуха, еще до переезда в деревню впавшая в старческое убожество, всегда, тем не менее, смотрелась празднично и даже стильно. В этот раз на ней были недорогой, но вполне добротный китайский пуховик приятного оливкового цвета и оранжевые штаны-гамаши. Обута Смирнова была в тяжелые матросские ботинки черной кожи. На руках – велосипедные перчатки без пальцев: под цвет гамашей оранжевые митенки, вооруженные с тыльной стороны резиновыми шипами для лучшего сцепления с рулем. На голове у бабки была оранжевая же шерстяная повязка с надписью «Sky» – в Китае часто ошибаются на одну-две лаовайские буквы. А в общем и целом сумасшедшая старуха выглядела как хипстер. В двух шагах не отличить. Если, конечно, не обращать внимания на телегу и собак.

Деревенские псы следовали за Смирновой всю дорогу до самой калитки, и в свиту разномастных и разноразмерных псов вливались все новые и новые участники, так что к финишу прибывало тридцать-сорок собак, а то и больше. Зимой, когда повозка Смирновой увязала колесами в снегу или скользила по черной гололедице, издали казалось, что собаки бегут в упряжке – только странно было, отчего каюр не сидит сзади, а движется во главе, вместо вожака, да еще и нарту толкает перед собой. Летом же зрелище было без похожестей на что-либо, но все равно довольно экзотичное. Собак воодушевляла не Смирнова, но ее сухогруз, корабль-санитар, фантастическая техника, колесная говновозка будущего. Эта повозка, действительно, была способна поразить не только собачье воображение, но и потрясти любое живое существо, встреться оно на пути. От него всесезонно разбегались коты, в теплое время года разлетались куры и гуси, а коровы с телятами обращались в соляные столбы, надеясь, что сольются с травой или пыльной дорогой и сделаются незаметными. Повозка была удивительной. Ни один человек в мире не смог бы опознать в ней детскую коляску, каковой она являлась когда-то. Ее истинный цвет давно смешался в Господней палитре с теми кляксами, что еще оставались после раскрашивания воды и тверди. В модернизацию коляски при ее техобслуживании шли совершенно неожиданные вещи. Сидя в «уазике», овчаровский мэр успел разглядеть, что одно из четырех колес – кстати, совершенно разных по диаметру и толщине – когда-то принадлежало швейной машинке, а вместо ручек торчали две оглобли с остаточным блеском никеля. Если бы Олегыч пригляделся, смог бы опознать в оглоблях рукоятки зонтиков. Они крепились к бортам веревками, продетыми в дыры обшивки, и лишь слегка выступали за габариты корпуса. Вся конструкция была крива и кособока, при езде припадала на швейное колесо, зонтики норовили выскочить из уключин, и все это, нагруженное брикетами хлама, каждую секунду грозило рассыпаться, но хромоногая арба держалась молодцом. Олегычу казалось, что она ездит по дорогам Овчарова с тех самых пор, как переселенцы из южнорусских степей воткнули в местную почву первый дрын. Но он знал, что это было не так: Смирнова появилась в деревне годом позже его самого – правда, уже спятившая, но с той поры не изменившаяся даже внешне. Как и ее родственница, которая и присматривает за бабкой, да хорошо присматривает! – вон она какая ходит, не в рванине, приличная. Родственница то ли дочь, то ли сестра. Тоже не меняется с годами, но меняет – время от времени – автомобиль. Когда они сюда переехали, у них был красный «джемини». Потом белая «камри». Сейчас возле их забора стоит салатного цвета «витц»: вон, его даже отсюда видно, из «уазика». Вполне обеспеченные люди; но достаток, как известно, не влияет на состояние мозгов.

Олегыч сидел в «уазике» и смотрел, как пижонистая сумасшедшая бабка управляет своей ладьей. Привычно и очень ловко – незаметным тычком ладоней в зонты – придавая ей остойчивости, маневренности и нужной скорости. Лай восторженной свиты не смущал ее; кажется, она и не замечала, что за нею увязался целый поезд. Мерно давит снег матросскими ботинками, поглядывая на колышущуюся поклажу: не растерять бы.

«Вот, кстати, и пациент, – подумал Олегыч, провожая взглядом собачьи зады с задранными хвостами, – вот и первый пациент».