Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Покорение Черниговским полком германовских крестьян состояло из трех эпизодов. Первый из них в полной мере отражен в документах. 10 июля 1825 года – в помощь земскому исправнику и солдатам гарнизонного батальона – в селение вошла 3-я мушкетерская рота полка под командованием штабс-капитана Антона Роменского[244]. В рядах этой роты состоял и в операции участвовал будущий активный мятежник поручик Михаил Щипилло. 3-й мушкетерской роте не удалось справиться со своей задачей, попытка наказать осужденных переросла в драку крестьян с солдатами. 14 июля в Германовку вошла еще одна черниговская рота: на этот раз крестьяне вынуждены были покориться и не противиться наказанию своих товарищей. Ни номер этой второй роты, ни имя ее командира в документах не упоминаются. В августе 1825 года обе роты вышли из Германовки и отправились на корпусный сбор в местечко Лещин.

И, наконец, осенью 1825 года в Германовке встала постоем 2-я мушкетерская рота полка под командованием штабс-капитана Вениамина Соловьева. Именно из Германовки 2-я мушкетерская рота 31 декабря 1825 года отправилась бунтовать[245].

Неизвестно, участвовал ли лично Сергей Муравьев-Апостол в германовских событиях. Согласно документам при ротах Черниговского полка должен был находиться штаб-офицер, осуществлявший общее руководство карательной операцией. Вместе с Роменским в Германовку был отправлен младший штаб-офицер Черниговского полка, майор Александр Лебедев. Однако Лебедев, по-видимому, не желавший марать руки, воспользовался тем, что был назначен депутатом в следственную комиссию по делу о крестьянском неповиновении, уехал в Киев и в подавлении беспорядков участия не принял[246]. В восстании Черниговского полка Лебедев тоже не участвовал.

Но документы свидетельствуют: некий старший офицер Черниговского полка при ротах все же присутствовал – ибо таков был приказ военного начальства. К июлю 1825 года при полку, кроме Лебедева и самого Гебеля, находились только два старших офицера: командир 1-го батальона майор Сергей Трухин и командир 2-го батальона подполковник Муравьев-Апостол[247]. Сделать точный вывод о том, кто из них командовал ротами в Германовке, невозможно: фамилия штаб-офицера в документах отсутствует.

Но нельзя не отметить: независимо от того, покорял ли Муравьев крестьян, он, конечно же, был полностью в курсе того, что происходило в Германовке в июле 1825 года. И события эти не могли не сказаться на его поведении. Заговорщик с девятилетним стажем, бывший офицер-семеновец, гуманист, падавший в обморок при виде телесного наказания, мечтавший об улучшении положения крестьян и солдат, – он ничего сделал для того, чтобы приказ Гебеля не был исполнен.

* * *

Можно однозначно сказать, что никому из офицеров-черниговцев – ни будущим декабристам, ни тем, кто в декабре 1825 года сохранит верность престолу, – обязанности покорителей крестьян не нравились. За спокойствие крестьян отвечала земская полиция, и не дело офицера было брать эти функции на себя. К полицейским и жандармам российские дворяне в начале XIX века относились по большей части с презрением. Так, офицер-декабрист Николай Басаргин в начале 1820-х годов с негодованием отверг предложенную ему роль полицейского осведомителя[248]. Михаил Лунин в письмах к сестре из Сибири ставил знак равенства между «кретинизмом» и полицейско-шпионской деятельностью[249]. «Жандармы вместо уважения были во всеобщем презрении», – утверждал мемуарист Михаил Дмитриев[250].

События в Германовке не могли не сказаться на моральном климате в Черниговском полку. Офицеры, даже и те, кто непосредственно в покорении крестьян не участвовал, неминуемо должны были оскорбиться возложенной на них недостойной ролью. Полицейские обязанности марали черниговский мундир.

Однако в сложившейся ситуации офицеры повели себя по-разному. Штабс-капитан Антон Роменский, главный участник карательной операции, не допустивший пролития крестьянской крови, сразу же после германовской истории подал в отставку и сложил с себя обязанности ротного командира. Вместо Роменского ротным командиром стал Михаил Щипилло.

В восстании Черниговского полка Роменский не участвовал, в момент его начала находился в своем имении. Узнав о происшествиях в полку, он вернулся из имения, но решительно отказался принять сторону восставших. Солдаты 3-й мушкетерской роты говорили на следствии, что если бы Роменский «командовал ими далее, то и они не имели бы таковой участи». «Сказался больным» и его брат, подпоручик той же роты Климентий Роменский. Как и старший брат, он не принял участие в восстании черниговцев, отказавшись помогать восставшим в резкой форме[251].

Но далеко не все офицеры-черниговцы отреагировали на историю с Германовкой подобно Роменскому.

* * *