Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

12 декабря Пестеля вызвали в Тульчин, а 13 декабря – арестовали. Приказ о начале выступления он не отдал, предпочитая, по словам майора Вятского полка Николая Лорера, «отдаться своему жребию»[317]. Эта внезапная покорность южного лидера вызвала и продолжает вызывать удивление исследователей. Поведение Пестеля накануне ареста казалось нелогичным и даже предательским с точки зрения логики заговора. Таким оно виделось, в частности, М. В. Нечкиной[318].

Но с военной точки зрения поведение полковника было безупречным. В середине декабря 1825 года шансов на победу у заговорщиков не было; для осуществления своих планов полковнику не хватило всего двух недель.

Прежде всего, начавшиеся аресты уничтожили важнейший для успеха восстания фактор внезапности. Высшее военное командование было оповещено о готовящемся перевороте, а значит, приняло меры для его предотвращения. Поручик Павел Бобрищев-Пушкин показал на допросе, что после ареста Пестеля о «плане 1-го генваря» «единогласно» заговорил весь штаб 2-й армии[319].

Сам Пестель в глазах многих офицеров быстро превратился из могущественного командира полка, любимца командующего, в преступника. И если раньше, подчиняясь приказу о выступлении, офицеры могли просто не знать, что этот приказ с точки зрения властей незаконен, то после начала арестов его незаконность была бы ясна всем. Что, в свою очередь, полностью уничтожало надежду на одномоментное выступление всей армии. Подготовленной к встрече с мятежниками наверняка оказалась бы и 1-я армия.

Кроме того, поход армии на столицу был назначен на январь. На эту дату ориентировались те, кто, собственно, должен был его подготовить: адъютанты, квартирмейстеры, провиантские и интендантские чиновники. И вряд ли у них все было готово за две недели до срока.

Начинать же восстание без соответствующей подготовки означало для Пестеля возможность вновь обрести потерянную свободу, но стать при этом инициатором бесполезного кровопролития, гражданской войны. О своих колебаниях накануне ареста полковник откровенно рассказал на следствии: «Мне живо представлялась опасность наша и необходимость действовать, тогда воспламеняясь, и оказывал я готовность при необходимости обстоятельств начать возмущение и в сем смысле говорил. Но после того, обдумывая хладнокровнее, решался я лучше собою жертвовать, нежели междоусобие начать, как то и сделал, когда в главную квартиру вызван был»[320]. Это объяснение, видимо, следует признать исчерпывающим.

Юшневский был привлечен к следствию одновременно с Пестелем, 13 декабря. Именно тогда его допросил Чернышев. Арестовали же его двумя неделями позже, 26-го числа. В этот день генерал-интендант получил приказ главнокомандующего «немедленно сдать должность… а также все дела и казенные суммы генерал-провиантмейстеру 2-й армии 7-го класса Трясцовскому, дав знать о том от себя и комиссиям провиантской и комиссариатской»[321]. Такая поздняя дата ареста объясняется просто: Витгенштейн до конца боролся за своего генерал-интенданта. Юшневский был взят под стражу только тогда, когда в руках у Чернышева оказались неопровержимые доказательства его виновности.

За время, прошедшее с момента первого допроса до ареста, Юшневский отдал лишь один приказ по тайному обществу – уничтожить «Русскую Правду», документ огромной уличающей силы. Приказ не был выполнен – преданные Пестелю молодые квартирмейстерские офицеры отказались это сделать. Они спрятали «бумаги Пестеля», а в Тульчине распустили слух, что документы уничтожены[322].

Глава VI. «Может быть, обойдется без огня…»

«План 1-го генваря», в принципе, хорошо восстанавливается по документам. Гораздо труднее восстановить планы столичных заговорщиков, понять, каким образом декабристы собирались взять власть 14 декабря 1825 года.

По мнению современных исследователей, «можно констатировать, что вопрос о плане действий 14 декабря… оставался следователям неясным»[323]. Сложность изучения этого вопроса объясняется прежде всего крайней невнятностью основного источника сведений о планах действий – следственных показаний декабристов. С одной стороны, арестованные заговорщики понимали, что по законам Российской империи всем им грозит смертная казнь – и на следствии старались всячески преуменьшить свою вину. Ответ на поставленный следствием вопрос напрямую зависел от тактики, которую избирал для себя тот или иной арестованный заговорщик, от его душевного состояния в момент ответа на вопрос, от условий его содержания, от методов, применявшихся на допросах и т. п. Кроме того, многие из рядовых членов тайных обществ не были в курсе замыслов руководителей, зачастую они на допросах «достраивали» эти замыслы в соответствии с собственным пониманием ситуации.