Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Суммируя показания князя, можно отчасти восстановить содержание отправленного в Васильков послания. Письмо было составлено по всем правилам конспирации: на французском языке, «без надписи и без подписи».

Трубецкой утверждал, что письмо содержало прежде всего изложение петербургских слухов и сплетен: «Начинал с получения здесь известия о болезни и кончине блаженной памяти государя императора, писал о данной присяге государю цесаревичу, о слухах, что его высочество не примет престола, и сообщал ему все те слухи, которые до меня доходили как на счет ныне царствующего государя императора, так на счет государя цесаревича, также все, что я слышал на счет расположения двора, гвардии, о мерах, которые будто бы хотели взять для приведения к присяге войск».

В подобном изложении письмо к Муравьеву-Апостолу не содержало в себе ничего криминального, и непонятно, зачем его надо было отправлять с особым курьером, «без надписи и без подписи». Частная переписка тех тревожных дней была наполнена подобными слухами. Но, в очередной раз комментируя для следователей это письмо, Трубецкой вдруг проговаривается: «Между прочим, я в оном говорил о слухах, что будто гвардию для присяги хотят вывести за город».

Трудно сказать, собирался ли кто-нибудь из высших военных руководителей выводить гвардию для присяги за город. Но вывести гвардию из Петербурга собирался сам Трубецкой. Скорее всего, в форме слухов и сплетен князь сообщал Сергею Муравьеву план собственных действий.

Следует отметить, что к подобной «тайнописи» в эпистолярном общении с Муравьевым-Апостолом князь прибегал не в первый раз: иносказательная форма изложения была заранее оговоренным приемом в переписке двух конспираторов.

Так, согласно собственным показаниям Трубецкого в 1824 году он письменно сообщил Сергею Муравьеву об итогах «объединительных» совещаний и о том, «как бредил Пестель», рассуждая о цареубийстве. Письмо передавал член Южного общества полковник Иван Повало-Швейковский, которого Трубецкой едва знал и которому боялся поверять конспиративную информацию. Поэтому совещания были описаны «в виде трагедии, которую читал нам общий знакомый и в которой все лица имеют ужасные роли».

Трубецкой показывал: отправляя накануне 14 декабря послание к Сергею Муравьеву, он хотел, чтобы руководитель Васильковской управы «не более приписывал мне участия в том, что произойти могло, как то, которое я имел». Иными словами, Муравьев предупреждался о том, «что произойти могло», о предстоящем восстании. Трубецкой сообщал ему и о своей собственной роли в предстоящих событиях.

Кроме пересказа слухов и сплетен, письмо содержало, согласно Трубецкому, сообщение о том, что «если правительство не примет надлежащих мер (разумея таких, которые бы могли тотчас убедить солдат в истине отречения государя цесаревича), то из сего последовать может беда»[349].

Естественно, что 13 декабря было ясно: присяга императору Николаю I, назначенная на утро 14-го числа, не сможет убедить солдат «в истине отречения государя цесаревича» – «правительство» просто не успеет принять «надлежащие меры». Если пытаться прочесть эту фразу, учитывая тайнопись князя, то, скорее всего, Трубецкой сообщал Муравьеву о безошибочном способе воздействия на солдат. Предлагалось действовать от имени великого князя Константина, отречение которого якобы не было «истинным».

Вряд ли можно верить князю, желавшему, судя по его показанию, «надлежащих мер» от правительства, чтобы предотвратить «беду». Последние перед восстанием дни Трубецкой все сделал для того, чтобы «беда» все же произошла – и очевидно, что Сергею Муравьеву-Апостолу посылалось приглашение участвовать в подготовке «беды».

Обстоятельства поднятого Муравьевым-Апостолом восстания на юге позволяют сделать и еще один вывод: в письме содержался призыв Трубецкого установить контакт с Киевом.

* * *

Подробности поездки курьеров Трубецкого – Петра Свистунова и Ипполита Муравьева-Апостола – важны для уяснения причин, по которым «южная» часть плана Трубецкого так и не была реализована. Подробности эти подтверждают банальную мысль: ход истории во многом зависит от целого ряда случайностей, которых не могут предвидеть даже самые прозорливые исторические деятели.

Биография Петра Свистунова хорошо известна. Отпрыск богатого аристократического рода, он был сыном Николая Петровича Свистунова, камергера двора и одного из фаворитов императора Павла I. Мать декабриста, Мария Алексеевна, урожденная Ржевская, была дочерью знаменитого поэта XVIII века, сенатора Алексея Ржевского; в 1815 году, после смерти мужа, она приняла католичество. Петр Свистунов учился в элитных частных пансионах Петербурга, затем окончил Пажеский корпус – лучшее военно-учебное заведение России. В Пажеский корпус, за редким исключением, принимались только сыновья и внуки военных и статских генералов. В 1823 году, окончив корпус, он стал корнетом Кавалергардского полка[350].