Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Судя по осторожным показаниям Трубецкого, он, в отличие от Екатерины Бибиковой, Ипполиту доверял, а Свистунову – нет. Для князя не было секретом, что извещенный о готовящемся восстании, накануне решающего дня Свистунов испытывал мучительные колебания. И в конце концов отказался поддержать восстание. «Я с ним (Свистуновым. – О.К.) долго о сем говорил и должен отдать ему справедливость, что он старался доказать, что успеха не может быть в таком предприятии», – утверждал князь на следствии. Свистунов решил уехать из столицы – и воспользовался для этого удачно подвернувшейся командировкой.

Впоследствии, на допросе, Свистунов будет утверждать, что Ипполит, тоже знавший о намеченном на 14 декабря восстании, не принял в нем участие только потому, что послушался его, Свистунова, уговоров. Однако кавалергард, давая показания, не знал ни о восстании на юге, ни о роли в нем Ипполита. В данном случае логично предположить другое: прапорщик, несмотря на свой юный возраст, был человеком гораздо более решительным, чем Свистунов. И уехал он не вследствие увещеваний своего приятеля, а потому, что хотел в точности выполнить поручение Трубецкого.

Вообще же свои основные надежды диктатор возлагал именно на Ипполита Муравьева-Апостола: именно он, согласно первоначальному замыслу, должен был отвезти письмо генералу Михаилу Орлову.

Свистунов же попал в поле зрения диктатора случайно: 12 декабря Трубецкой узнал, что Ипполит «сговорился ехать с Свистуновым» из Петербурга[361]. Привлекая «к делу» кавалергардского корнета, Трубецкой, по-видимому, надеялся, что таким образом он освободит Ипполита от необходимости визита к генералу, сможет ускорить приезд прапорщика на юг. Ипполиту, чтобы исполнить возложенное на него поручение, вовсе не обязательно было заезжать в Москву и тем более там задерживаться.

Однако 22-летний корнет Свистунов оказался плохим попутчиком 20-летнему прапорщику Муравьеву-Апостолу.

* * *

Уезжая из Петербурга, Свистунов не знал, что его имя – в связи с деятельностью тайных обществ – уже известно вступавшему на престол великому князю Николаю Павловичу. 12 декабря Николай получил из Таганрога от Дибича сведения о «страшнейшем из заговоров»; в списке заговорщиков, составленном по результатам доносов на них, значилась и фамилия кавалергардского корнета. Имя Ипполита Муравьева-Апостола в донесении Дибича не фигурировало.

Согласно показаниям Свистунова они с Ипполитом, «выехав из С.-Петербурга 13-го числа в 6-м часу пополудни, прибыли в Москву 17-го числа в 10-м часу вечера»[362].

Ехали курьеры Трубецкого крайне медленно: обыкновенно путь из Петербурга в Москву занимал на сутки меньше; при быстрой езде можно было доехать до Москвы и за два дня. За время их поездки было подавлено восстание на Сенатской площади, а Трубецкой оказался в тюрьме.

По дороге друзья встретили генерал-адъютанта графа Е. Ф. Комаровского, едущего в Москву для организации присяги новому императору. Впоследствии Комаровский напишет в воспоминаниях, что «выезд Свистунова из Петербурга очень беспокоил государя, и когда его величество узнал от одного приезжего, что я Свистунова объехал до Москвы, то сие его величеству было очень приятно»[363].

17 декабря, когда заговорщики наконец доехали до Москвы, Следственная комиссия, созданная для раскрытия заговора, постановила арестовать «кавалергардского полка корнета Свистунова»[364]. На следующий день приказ об аресте Свистунова был отправлен в Москву.

Впрочем, судя по тому, как проводили время курьеры Трубецкого, и Николай, и следователи беспокоились напрасно. Следственное дело Свистунова сохранило яркие детали их с Ипполитом совместного пребывания в Москве. И в данном случае Свистунову можно верить: он называет имена и фамилии тех людей, с которыми встречался, – и показания его проверить было нетрудно.

Свистунов показывал, что, приехав, они с Ипполитом «ночевали в гостинице у Копа». Гостиница «Север», принадлежащая купцу 3-й гильдии И. И. Копу, располагалась в самом центре Москвы, в Глинищевском переулке, и считалась одной из самых дорогих в городе. День 18 декабря начался для обоих друзей с визита «к г[осподину] московскому коменданту».

Затем, согласно Свистунову, «князь Гагарин, с которым воспитывался в Пажеском корпусе и который остановился в той же гостинице, предложил нам ехать в русский трактир обедать. Мы согласились. Оттуда он меня повез к г[оспо]же Данжевили, у которой провели целый вечер; я там видел князя Волконского, что служил в л[ейб]-г[вардии] Конно-егерском полку»[365].

Госпожа Данжевиль – это, скорее всего, популярная французская актриса Данжевиль-Вандерберг, выступавшая в 1820-х годах на сцене Малого театра, «довольно молодая, полная и красивая мадам»[366].

К вечеру 18 декабря до друзей-заговорщиков докатилось эхо петербургских событий: «Возвратившись домой, я услышал от Муравьева, что неслись слухи о том, что в С.-Петербурге было возмущение, ему было сказано от Пушкина, свитского офицера, у которого он был в этот вечер».