Южный Крест

Остров получил имя Румянцева. Несколько ружейных выстрелов и несколько глотков вина из бутылки, пущен ной вкруговую, отметили это событие. На «Рюрике! взвился императорский флаг, и по команде канонира Павла Никитина грохнул салют изо всех восьми пушек.

С этого дня будто какой-то волшебник сыпал перед «Рюриком» островками. Целыми группками островков. Как из сказочного рога изобилия! На карту легли остров Спиридова, цепь Рюрика, остров Крузенштерна. Коцебу «рассчитался»: Спиридов был его прежним начальником по службе на Белом море, «Рюрик» — его детищем, он стоял у его колыбели — в финском городе Або, Крузенштерн же — старшим другом, наставником, человеком, которому он обязан тем, что стал моряком, а не пехотным офицером какого-нибудь захолустного гарнизона. Нет, он еще не полностью «рассчитался»… Нужны еще открытия, чтоб увековечить имена своих добрых спутников…

В апреле же мореходы сделали опись островов Пенрин, высадились там благополучно и ко взаимному удовольствию провели с туземцами меновую торговлю.

Да, были ликующие, праздничные дни, когда хотелось перецеловать всех и братски обняться с каждым!

Май застал моряков все в том же приподнятом праздничном настроении. Коцебу знал, что наступает время, когда ему нужно торопиться на Камчатку, но… ох, как не хотелось оставлять залитую солнцем «страну коральных островов» с ее пальмовыми рощами, бешеной пляской бурунов, спокойствием голубых и зеленых лагун. Какие были лица у Шамиссо и Эшшольца, у Хориса и даже у молчаливого замкнутого Вормшельда! Они не знали ни дней, ни ночей. Они, как лакомки, напали на атоллы с их богатейшей органической жизнью, с их изумительными пейзажами, при изображении которых юный Хорис страдальчески закусывал губу.

Открыв еще два атолла (Суворова и Кутузова) в группе Радак Маршалловых островов, Коцебу оставляет низкие широты и идет в Петропавловск.

НЕСБЫВШАЯСЯ НАДЕЖДА

На дворе середина июня. Но вокруг, на скалах и сопках еще снег полеживает, потемневший, твердый. Над бревенчатыми избушками ветер пошевеливает дым, и он медленно тает в солнечном свете.

В тесовом доме лейтенанта Рудакова топились печи. Рудаков сидел у стола по-домашнему, без мундира, в белой рубашке голландского полотна и, попивая чай, кислый от брусничного варенья, поглядывал в оконце. Слава богу, в окне были стекла. А раньше слюдой залепливали да старыми казенными бумагами…

Рудаков уже два года исправлял должность камчатского начальника. Невеселое житье-бытье в Петропавловске. Пойдет лейтенант в казармишку, пристрастит матросов-служителей, дабы от скуки не осатанели, и вон. Куда ж еще податься? К чиновнику Российско-Американской компании, ведающему компанейскими магазинами? Э, надоел он изрядно. Все щелкает на счетах, норовя обмануть охотских чиновников… Почта не приходила… Ну и возвращается Рудаков в теплынь тесового дома.

То ли дело в запрошлые годы… Служил он на море. С самим Василием Михайловичем Головниным на «Диане» плавал. А теперь что? Вот как «Диана» на мертвых якорях гниет в уголку Петропавловской гавани, так и он… Ни света, ни радости. Забросила судьбина на край света. Эх, повидать бы кронштадтских, поговорить, вспомнить, отвести душу!

Лейтенант Рудаков потянулся было еще за чайком, но в дверь постучали и в комнату вошел матрос.

— Осмелюсь доложить, ваше благородие, — радостно и громко сказал он, — корабль на горизонте!

Рудакова точно подменили. Он понимал, что корабль еще очень далеко, ибо известие о нем передано телеграфом (этот семафор, напоминающий нынешние железнодорожные, был установлен на высокой скале при входе в Авачинскую губу); он понимал, что пройдет еще немало времени прежде чем судно станет на якорь. Но Рудаков тотчас собрался, причесал волосы, глянул на себя в зеленоватое, в мушиных точечках зеркало и вышел из дому.

В казарме все были уже на ногах. Рудаков приказал готовить баркас, чтобы помочь неизвестному кораблю втянуться в гавань, и шлюпку, чтобы самому выйти навстречу гостям.

Час спустя на «Рюрике» — а к Петропавловску подходил именно он — заметили два гребных суденышка, матросы которых налегали на весла, то низко склоняясь, то сильно откидываясь. А вскоре на шлюпке уже можно было разглядеть офицера, зажавшего в зубах коротенькую трубку.

— Наскучались тут, бедолахи, — растроганно сказал Шишмарев капитану.

— Да и мы, — заметил, подходя Захарьин, — уж год скоро, как ни с одним земляком не виделись.

Ветер упал, «Рюрик» едва двигался, и баркас взял его на буксир. Оставив шлюпку, камчатский начальник ловко — сразу проглянула повадка бывалого моряка — взобрался на бриг. Его окружили, обнимали, жали руки. Он глядел на всех блестящими глазами и говорил что-то радостно и сбивчиво.

Баркас потихоньку тащил бриг в глубь гавани, а Рудаков с офицерами и учеными угощались в каюте обедом.

Коцебу рассказывал лейтенанту о целях научной экспедиции, об открытиях в южной части океана, о том, что после камчатской стоянки они отправятся на норд для отыскания начала Северо-Западного прохода.

Рудаков, не скрывая зависти, воскликнул: