Начало дня было чудесно. А с ним и начало года с многочисленными встречами и пирушками. Николай Николаевич вспомнил, что в конце этих празднований его ждет православное Рождество, и его настроение окончательно приобрело восхитительную легкость. Не мешкая, он переоделся во что-то скромное, но не без щегольства. Причесал челку, подмигивая сразу двумя глазами, сострил сам себе и радостно рассмеялся.
На кухне Николай Николаевич выволок с нижней полки пенопластовый ящик и принялся перебирать лежавшее постоянно: спички, салфетки, пластмассовую посуду, растительное масло. Быстро загрузил в него продукты из холодильника и несколько бутылок вина, которые проводил задумчивым взором. Это последняя капля и вот - все готово. Остался один пустяк.
Он набрал телефон жены, пропадавшей на работе почти без выходных, что-то бегло объяснил, пообещал благодушно и ласково, чмокнул в воздухе губами, еще, еще и повесил трубку. Отволок тяжеленную коробку в багажник и через несколько минут, радостно оглядывая пустынные улицы, мчался навстречу счастливым минутам.
На пикник должны были собраться русские и несколько австралийцев. Обыденная жизнь Николая Николаевича текла так монотонно-однообразно, что новогодние каникулы воспринимались главой из феерической сказки. Окрыленный и улыбающийся, он ввалился в дом, где его ждали.
Народу здесь оказалось больше, чем он ожидал: кроме Светы и Нины Ивановны, которые, понятное дело, жили тут и должны были привечать Николая Николаевича, в креслах сидели, будто свалившись с неба, Шустер и добрый приятель Илья, потягивая ледяное пиво. Мало того, по комнате бегала чья-то девочка. "Динка", - Николай Николаевич быстро вспомнил ее имя. У окна родители Динки - Лена и Вадим.
Попав в такую большую компанию, Николай Николаевич от неожиданности растерялся, расстроился и поскучнел, но не надолго, потому что обольстительная хозяйка увлекла его и усадила рядом.
- Как дела, Николай? - жизнерадостно воскликнул Шустер, подмигивая ему.
- Ничего, погода хорошая, - ответил Николай Николаевич.
Может, такой ответ мог кому-то показаться отчасти глуповатым, но уж тут ничего не поделаешь: Николай Николаевич всегда так отвечал.
Илья засмеялся, а Нина Ивановна, скромно молчавшая до сих пор, всколыхнулась, обернулась к Николаю Николаевичу, и они принялись с интересом обсуждать, какая температура была вчера и какая, вероятно, будет завтра, все более и более оживляясь. Нина Ивановна, имея большой опыт в предсказаниях погоды, склонялась к тому, что парит к дождю, но Николай Николаевич ей не уступал, умея тонко разбираться в этой теме и обладая также незаурядными познаниями. Мнения их не вполне совпадали, но души явно колебались в унисон. Они с четверть часа увлеченно обменивались впечатлениями по этому вопросу, и душевный мир Николая Николаевича был восстановлен.
В комнате стоял легкий гул, полные запотевшие бутылочки на столе быстро становились пустыми. Света внесла приготовленную коробку для пикника, и кто-то сказал: "Пора". Все повскакали, болтая и смеясь. Через несколько минут, подзывая друг друга, собрались у машин, любезно открывая дверцы и уступая места.
Шустер потеснее придвигался к Свете, намереваясь вскочить за ней на сиденье и караулил момент. Она и еще одно заинтересованное лицо - Илья сразу отметили это, и, если Света замешкалась, не отдав предпочтение ни одному и даже устранилась от решения, то Илья, не колеблясь, сам сделал решительный шаг.
- Нина Ивановна, прошу со Светочкой! - уверенно сказал он, указывая дамам на заднее сиденье. Быстро, лукаво взглянул на приятеля, скользнув следом. Николай Николаевич садился за руль, и Шустеру ничего не оставалось, как плюхнуться впереди, наливаясь раздражением и думая о быстрой мести.
Вадим уже выводил свою машину со двора, и Николай Николаевич заторопился следом, боясь потеряться.
Еще через пол-часа кавалькада машин, миновав бесчисленные перекрестки, вырвалась на волю.
Под гибельной, мучительной мощью солнца дорога горела раскаленной серебряной лентой, цепляясь за землю, как в смертной истоме, за землю, сотворенную без участия зеленого цвета. Очумевшие от жары коровы валялись под редкими эвкалиптами, забывая отмахиваться от мух - как в глубоком анабиозе. Никто не бегал, не блеял, не мычал. Мир дрожал в отчаянии, отдавая силы, покрываясь испариной крепкого новогоднего пекла. Сухая земля, забывшая запах воды, закатив выжженные глаза, глубоко продернулась сетью морщин, обнажая бесплодную сердцевину. Время замерло над соломенным миром до дна прогоревшей травы, обессиленными равнинами, под полыханием неутолимого солнца.
- Это и есть настоящая Австралия, - сказал Илья Свете, в изумлении смотрящей на странный пейзаж. На ее лице появились чувства, которые наверняка хоть на минуту испытал каждый европеец, приехавший сюда в любой из прошедших веков и впервые увидевший эту землю. Она замерла, словно в остекленении, и глубокая тоска наполнила ее глаза, отраженная от вековой суши пустынного мира. Ее плечи передернуло.
- Боже мой... - только и выговорила она.