Южный Урал, № 1

Степные дороги были пустынны, только где-нибудь, на перепутьи слетевшиеся вороны терзали павшую лошадь, или прямо в дорожной пыли валялся труп неизвестного прохожего: по сабельному удару видна работка белого казака. В станицах старики, угрюмо поглядывая на наших конников, отмалчивались. Мне не терпелось узнать, кто в станице Магнитной хозяйничает: свои или белые? Доходили до меня смутные слухи, что жив Митяшка, теперь молодой незаможний казак Дмитрий Павлович. Вскоре после моего отбытия из станицы, он поступил пастухом к Дубонову, потом с возрастом перешёл в табунщики, а теперь, по рассказам, верховодит станицей. Про Дубоновых был слух: старый, но крепкий ещё, как вековой дуб, Потап Дубонов обрядил в добрую казачью справу трёх своих сыновей и зимой привёл их к Дутову, который в это время занимал казачьи станицы южнее Верхнеуральска. Сейчас дубоновские сынки со своим кривоглазым батькой рыскали по перепутьям.

С боями мы дошли до Верхнеуральска. Весна стояла в полной красе. В Буренинском саду, за Уралом отцвела черёмуха, по ночам в её густой зелени сладко распевали соловьи. Городок был мал, тесен, но жил и бурлил с утра до ночи. Только что отогнали Дутова и он со своими головорезами уходил к станице Магнитной, куда рвались и наши сотни.

В Верхнеуральске всё ещё жил старый казак Подгорный — отец Варварушки. Седоусый, бородатый, с глубокими морщинами на обветренном лице, он приехал к нам в сотню и просил записать в отряд. Я не утерпел и спросил его:

— Где же сейчас Варварушка?

Казак опустил голову, задумчиво покрутил жёсткий ус.

— Не ведаю! — глухо отозвался он. — Но так кумекаю, не из таких она, чтобы порешить себя. Большая жизнелюбка она! Вот не захотела кориться, да и обидел её дружок Кирик Леонидович, вот и ушла…

Не ожидая вопроса, он сам рассказал мне про Степанко.

— Он — добрый казак был, да честный, сложил он головушку за советское дело!

Я усадил старика рядом с собой и попросил:

— Расскажи, как это случилось?

— Да и рассказывать долго не придётся! — начал старик. — Степанко отвоевался на германском фронте и домой подался. Тут он в Верхнеуральск попал, да к Советам перешёл. И вызвал его председатель самый главный в городе и говорит ему:

— Ты, Степанко, хоша и беспартийный, но вера к тебе у нас большая. Поручение даю тебе большое да опасное. Слушай!

Степанко, конечно, не из пугливых, отвечает он товарищу председателю:

— Спасибо за доброе слово и веру. Всё исполню, что ни прикажете.

Председатель завёл его в комнату и наедине тихо поведал ему:

— Вот что, казак, один наш верный товарищ повезёт в Москву приисковое золото. Тебе поручается охранять его. Подбери храбрых людей и отправляйся! Только помни, друг Степанко, о золоте знает сам Владимир Ильич Ленин. Возможно придётся и свидеться тебе с ним!

Золото по-тайности погрузили в лёгкую, на железном ходу тележку, запрягли пару сильных коней и Степанко с конниками пустился в путь-дорожку, провожать дорогую кладь.

Старик замолк, лицо его омрачилось печалью. Он нахмурился и досказал:

— Известно, как живёт теперь человек. Под Фоминским его переняли белые. Но тележка с золотой кладью проскочила. И вот бы совсем угнать, да, как на беду из околицы на рысях вымахнули новые казачишки. А впереди на добром коне широким махом их офицер. Тогда Степанко видит, совсем плохо дело, и говорит он ребятам:

— Братцы, надо спасать золото. Его ожидает сам Ленин. Айда вперёд, что есть мочи! А я придержу врага!

Повозку с золотом, как ветром сдуло, скрылась за курганами. А Степанко залёг в канавушку и стал бить по врагу. Троих он снял с седла, но только все-таки уложили его…

Сказывали: рубили, кололи, терзали его, а он молчал и о тележке ни слова. Умчала она. И тело Степанки вскоре отыскали в канавушке с отрезанными ушами, носом и с разорванным до ушей ртом. Вот, как погиб наш Степанко. Вечная память доброму казаку!

Мы записали старого Подгорного в эскадрон. Он поклонился мне в пояс.

— Ну, благодарствую, товарищ командир. Теперь вижу, и я не обсевок в поле!

В то время, когда в Верхнеуральске шло пополнение наших конных отрядов, Дутов терпел поражение за поражением. Сердце его от этого наливалось злобой, с утра он напивался и, как остервенелый зверь рыскал по станицам. Старые казаки-богатеи угрюмо, но с надеждой встречали своего атамана. В Магнитной Дутова встретили с колокольным звоном, с хлебом-солью. Атаман повеселел, щуря наглые глаза на бородатого станичника, который держал на подносе хлеб-соль, сказал:

— За хлеб-соль спасибо, казаки! Но этим, станичники, не отделаетесь. Мне триста коней надо! Слыхали, казаки?

— Что ты, батюшка! — задрожали у казака руки и он обронил солонку. «Ну, будет ссора!» — о огорчением подумали казаки.

Ссоры не произошло, казаки поставили коней. На другой день Дутов с пополненными сотнями выступил по тракту на Верхнеуральск. Но тут ему выпала неприятность. На соседних возвышенностях его поджидала встреча.