Южный Урал, № 1

За Днепром ли буду, за Дунаем,
Пусть, куда б ни бросила война,
Я скажу: — Любимая, родная.
Вспомню слово нежное: жена.

Это слово в битвах на Кубани
Много раз мне прибавляло сил.
Я его засохшими губами,
Раненый, в песках произносил,

Я его шептал, идя в разведку,
В час такой мы думаем про жён,
И в походных сумках их секретки
Как ключи от счастья бережём.

И. Иванов ЗЕМЛЯКИ Стихотворение

Ушли по тревоге
Далёко полки,
Сошлись на дороге
Друзья-земляки.

Лучи от заката
Сурово легли
На сталь автоматов,
На лица в пыли.

Не сразу узнали
Друг друга они,
Но в памяти встали
Военные дни…

Хотелось о многом
Спросить, рассказать,
Но только от роты
Нельзя отставать.

— До встречи!
— До скорой!
— Вот адрес!
— Пиши!..

Ревели моторы,
Идущих машин…
Звенели подковы,
Качались штыки,

Чтоб встретились снова
Друзья-земляки.

Н. Шлыкунов БОГАТЫРИ Рассказ

Мать притянула Ваню к себе и сказала:

— Ишь, глазищи-то! И чего ты ими в жизни высмотреть собираешься? В трудное ты время растёшь, сынок. В семь-то лет тебе бы играть побольше надо бы, да конфеты есть. Ну, ничего! Побьём немца, вернётся папа домой с фронта и заживём, как полагается. — И, вздохнув, добавила: — Только когда же добьём, окаянного?!

— Скоро добьём, — успокоил дядя Серёжа и, схватив племянника за нос, весело спросил его: — Добьём, а?

Ваня вскрикнул и отодвинулся от дяди. — Добьём! — уверенно повторил дядя Серело. — У немцев был один такой отчаянный враль — Мюнхаузеном прозывался, так вот, он уверял, что однажды лису поймал и до тех пор её палкой лупцевал, пока она из собственной шкуры не вылезла. Вылезет и немец из своей фашистской шкуры, как пить дать, вылезет!

Ваня от восторга засмеялся:

— Ну, а потом, что будет?

— А потом мы из неё чучело набьём, навечно, чтобы люди смотрели на фашизм да плевались.

— Дядя, а какой он — фашизм?

— А вот такой, — возьмёт он тебя, да и повесит вниз головой. И виси, знай!

— А зачем он повесит?

— А затем, что нрав у него такой дикий. Он всех бы повесил, только бы ему жилось хорошо.

Темно было для мальчика — отчего же всё-таки был такой фашизм, но твёрдо решил, что такого бить надо.

Ваня большей частью дома был один. Мать и дядя Серёжа целый день находились на работе. Приходя домой, Ваня мыл посуду, мёл пол мокрым веником и отправлялся на двор играть с мальчишками в войну. К вечеру усталый и голодный приходил домой и садился греться на отопительную батарею. Сидеть на чугунных рёбрах было больно, но зато от них поднималось по телу приятное тепло.

В последние дни ворвались в чувства и мысли Вани удивительные люди: огромные, широкоплечие, с бородами лопатой, в блестящих железных одеждах, с огромными мечами, точь-в-точь такими же, как деревянный у Васьки Померанцева, ученика 4-го класса. Сидели эти огромные люди на широких толстоногих конях, завешанных, как сетью, сбруей. Гривы у этих лошадей были такими же длинными, как волосы у Ваниной матери, когда она их расчёсывала.

— Богатыри, — важно сообщил второклассник Мишка, раскрыв перед товарищами большую яркую книгу. Мишка уверял и даже давал честное пионерское слово, что Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович на самом деле были. Илья Муромец — самый главный богатырь и, как есть, крестьянский сын. В доказательство Мишка стал читать былину. Слушая его чтение, Ваня будто сам видел как это случилось, что после тридцатитрёхлетней сидячей жизни, слез с печи Илья и пошёл по земле богатырствовать во славу Родины. После этого, вот уже который день, сидя на батарее, Ваня мысленно уходил с Ильёй Муромцем на битву с погаными, крушил их направо и налево, стоял в задумчивости перед тремя дорогами, сбивал с дерева Соловья-разбойника. Илья хлопал Ваню рукою по плечу и говорил: «Храбрый воин Ваня, по отечеству Никифорович, будь мне молодшим братом наречённым». Ваня соглашался и смотрел вдаль, высматривая ворога, с которым можно было бы помериться силой богатырской.

Однажды вечером Ваня спросил:

— Мам, скажи, а богатырь Илья Муромец был?

— Отчего ему не быть, — отвечала мать, — русский народ всегда был богат богатырями.

— Вот бы мне стать таким богатырём, — вслух мечтал Ваня, — поехал бы я к папке на войну, да как начал бы немцев бить.

Мать усмехнулась и посоветовала:

— А ты расти скорее, да здоровее, вот и будешь богатырём.