Читаем Южный Урал, № 12 полностью

Рабфак помещался в каменном доме, на берегу большого пруда, обсаженного березками, тополями и густым ельником. Во всем парке было только две семьи — садовника и моя.

Библиотечного жалованья нехватало, пришлось заняться разборкой старых документов в фабричном архиве. Там я нашел интересные бумаги по истории фабрики и сделал из них выписки для знакомых писателей — Вс. Иванова и Вяч. Шишкова, которые интересовались этим вопросом.

Из Сибири я привез порядочно хороших книг и стал добавлять к ним новые. В скором времени библиотека моя стала довольно большой и включала в себя книги по многим отраслям знания.

Захватывала меня не только любовь к хорошим книгам, но и к творцам их, к писателям. Влюбишься в произведение какого-нибудь писателя и невольно полюбишь его самого… Не посторонний он уже для тебя человек, а близкий, дорогой, родной. И вот живешь и чувствуешь, что у тебя, есть друг, и от этой мысли делается на душе хорошо, интереснее, легче и радостнее жить. Забывались разные трудности и невзгоды.

Еще с юных лет был у меня особенно любимый писатель — В. Г. Короленко. Часто я о нем думал, перечитывая его рассказы, и крепко держал их в памяти. Он мне казался добрым, ласковым, и я осмелился написать ему письмо и послал какое-то свое стихотворение для отзыва. Ох, как он раскритиковал его! И это неладно и то не так, одним словом — плохо. Я не удивился этому и не жалел, что мир не увидит этого моего произведения. А удивился я искренне тому, как он, такой большой и занятый писатель, нашел время заниматься моими стихами и отвечать мне.

И уже только через десять лет я осмелился написать ему вторично. И тоже кое-что послал для отзыва. На этот раз он написал, что о первых моих стихах забыл основательно, а сейчас присланные вполне литературны. Но я мало этому радовался, так как сам начал понимать, что многого мне еще нехватает и рано радоваться своим маленьким успехам. Но опять удивился тому, что так ласково и дружелюбно отвечает мне этот замечательный человек и думал: как же не любить и не уважать такого человека!

Такими же отзывчивыми и душевными людьми оказались и другие писатели, артисты, ученые — Шишков, Подъячев, Белоусов, Дрожжин. Телешов, Качалов, Морозов (шлиссельбуржец). Все они были сначала воображаемыми спутниками моей жизни, а потом стали и действительными, и мой мир постепенно обогащался такими замечательными людьми.

И неожиданно для меня среди наших замечательных талантов засверкал еще один — добрый, смелый, простой и ясный, как солнечный день, освещающий грязь и темноту пошлой обывательской, мещанской жизни и зовущий к другой, к светлой, разумной человеческой жизни — Горький! Я прочитал первые его рассказы и сразу же автор стал представляться мне чутким, простым, отзывчивым человеком. А когда узнал его биографию, понял, что не любить его не могу. Жизнь его напомнила мне мою. У него суровый, жестокий дедушка и мытарства в жизни… У меня сердитая мачеха, от которой прятался по ночам в подполье с маленькой керосиночкой, чтобы прочитать случайно попавшую в руки книжку.

Судьба провела меня мимо школ и прямо из подполья поставила на плоты, на баржи Шексны и Волги, бросила в шумные города, в водоворот жизни и сказала: плыви, борись, отстаивай свои права или погибай…

У Алексея Максимовича была удивительная бабушка, воспитавшая в нем великую человеческую душу и чуткое к человеческим страданиям, пламенное сердце. А у меня не было такого друга, который бы рассказал хотя одну очаровательную сказку, кто бы меня хоть раз приласкал. И вот как только появились рассказы Горького, я сразу почувствовал в авторе близкого человека… И потянуло с огромной силой написать письмо Алексею Максимовичу. Наконец посчастливилось мне познакомиться в Ярославском краеведческом музее с Адамом Егоровичем Богдановичем, родственником Алексея Максимовича. Разговорились о Горьком. Я сказал, что собираюсь давно уже написать ему письмо, да адреса не знаю…

Богданович тотчас же написал на бумажке его адрес и передал мне.

— Спасибо, — говорю, — вам большое, только не знаю, ответит ли он?

Но и после этой встречи с Богдановичем я еще долго думал, чем же я его заинтересую? Что ему написать? И решил написать об истории нашей фабрики, на которой я работаю. Фабрика эта действительно интересна: основана она ярославским купцом Затрапезновым при содействии Петра I.

Собрал я по документам, найденным в архиве, разные сведения и написал ему большое письмо, так просто, откровенно и подробно, как будто своему давно знакомому товарищу. А также послал заказной бандеролью брошюру: «Ярославская Большая мануфактура».

Отправив письмо, я стал ждать ответа. Ответ пришел очень аккуратно, без всяких промедлений. Почтальон вручил мне также бандероль с книгами: «Дело Артамоновых» берлинского издания и «Детство» с автографами. В письме Алексей Максимович благодарил за сведения о фабрике и сообщил, что очень интересуется этим вопросом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Южный Урал

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука