Южный Урал № 13—14

— Плохо проверяли! Мучаемся на работе — смесь к рукам липнет, — раздается чей-то решительный голос.

— Липнет? Холода еще стоят, товарищи. Песок мерзлый вот поэтому и липнет, — оправдывается Устюжанин.

— Сейчас липнет от того, что песок мерзлый, летом будет липнуть от того, что горячий станет. Знаем мы это, товарищ начальник, знаем, — насмешливо замечает Овсянникова.

— Хорошо, товарищи, еще раз проверим, — сдается Устюжанин.

— Да ладом проверьте, не как-нибудь, — строго наказывает Овсянникова.

— Еще какие замечания? — спрашивает Устюжанин.

Замечаний много: нехватает плит, на которые выставляются отформованные стержни; поверхность у конвейера неровная и когда на него сдвигают плиту со стержнем, в последнем от толчков образуются трещины; изменили диаметр каркасной проволоки в стержне коробки скоростей, экспериментальных работ не провели, и это чревато опасностями. Замечания делаются быстро, и в таком же быстром, стремительном темпе решаются все возникающие вопросы. Стерженщицы умеют ценить время и на работе, и на собраниях — все замечания коротки и деловиты.

Семин стоит в стороне, облокотившись на плиту большого разметочного стола, и внимательно прислушивается к замечаниям рабочих. Он не делает записей, но и рабочие, и присутствующие здесь мастера отлично знают: Петр Васильевич ничего не забудет и через несколько часов на совещании у себя в кабинете крепко спросит, что сделано по предложениям рабочих.

Поэтому тотчас после окончания собрания мастера быстро расходятся по местам — надо устранять все то, о чем говорили рабочие на своем собрании.

2. У ФОРМОВЩИКОВ

Петр Васильевич отправляется к формовщикам. Там обеденный перерыв начинается получасом позже, и собрание, должно быть, в самом разгаре.

Оно идет, однако, никакого «разгара» не чувствуется. Скамеек не приготовили, и рабочие собрались в промежутке между двумя формовочными станками. Кому удалось захватить место на станке, тот сидит там «на птичьем положении», рискуя вот-вот свалиться. Остальные рабочие обступили полного высокого человека с крупным добродушным лицом, на котором поблескивают небольшие хитроватые глаза. Это — начальник формовочного отделения Якунин.

Так же, как и Устюжанин, он докладывает рабочим об итогах месячного труда. Но его плохо слышно, потому что трудно, почти невозможно добиться абсолютной тишины в формовочном отделении. Над головами собравшихся могуче гудит воздух в вентиляционных трубах; он же шипит и свистит на стыках воздухопроводных магистралей; по главному проезду кто-то с грохотом везет чугунные отливки в железном ящике; ремонтный слесарь звонко постукивает молотком в дальнем конце цеха. Все эти звуки мешают слышать, и до рабочих доносятся только обрывки доклада Якунина, отдельные фразы, из которых можно понять, что отделение с трудом выполнило план, а с социалистическим обязательством не справилось.

Однако на все это Якунин не обращает внимания — он говорит, говорит самозабвенно, не жалея времени, ровным и спокойным голосом. Он пытается сострить, рассказывая, как какой-то формовщик, вместо того, чтобы пользоваться соответствующим инструментом, протыкает отверстие в форме своим пальцем. Но шутка не вызывает смеха. — рабочие хмуро переглядываются, звучит чей-то громкий голос:

— А чем прикажете, если инструмента нет?

Настроение складывается не в пользу Якунина — это можно видеть по скучным лицам рабочих, тщетно пытающихся разобраться в многословной и бессодержательной речи. Это понимает и Семин. Искоса поглядывая на разговорившегося оратора злыми глазами, он нервно закуривает папиросу. У Якунина, очевидно, свой расчет: проговорить весь обеденный перерыв, чтобы поменьше времени осталось для обсуждения доклада.

«Хитришь», — думает Семин. Для него ясно, что Якунин безответственно отнесся к поручению и не подготовил собрание. Мелькает мысль: прервать Якунина, распустить рабочих и назначить собрание на другой день. Но Семин сдерживает себя: не в его правилах поступать поспешно, а такое вмешательство окончательно подорвало бы авторитет начальника отделения, и без того невысокий.

— Может, вопросы какие будут или замечания? — спрашивает Якунин и тут же с напускным сожалением добавляет: — Заговорился я немного, времени у нас мало осталось.

Несколько мгновений рабочие молчат: времени и в самом деле мало. На той стороне литейного зала уже работают стерженщицы, звонко стрекочут вибраторы, в конце цеха начали работать плавильщики — загудела воздуходувка. Стало совсем шумно.

Один из лучших формовщиков цеха Гадилша Изельбаев спрыгивает со станка, на котором сидел, и, выпрямившись, в упор глядя на Якунина, пересиливая шум, громко спрашивает:

— Непонятно, товарищ начальник. Выходит, мы не выполнили обязательства?

Якунин широко разводит руками:

— К сожалению, так, товарищ Изельбаев.

— А почему? Кто виноват?

— Так я же только что об этом толковал.

— Толковать-то толковали, да я ничего не понял — бестолково получилось! — И, безнадежно махнув рукой, Изельбаев с хмурым видом прислоняется к станку.