Южный Урал, № 31

— Есть у кого! — усмехнулся Костя и ушел на кухню покурить. Оперся о косяк двери, ведущей на кухню, вполоборота к Тане, зажег папиросу и выпустил дым в кухню. Таня взглянула на портрет, — удачный, ничего не скажешь. Старик глядел с портрета умно и молодо, как будто хотел сказать: «Славные вы, ребята! Мне, старику, радостно на вас смотреть». Тане захотелось подойти к портрету и покритиковать Костю, но побоялась обидеть Василия Васильевича.

— Извините, — сказала Таня, — но мне идти нужно.

— Чайку бы, Танюша! — предложила бабка Авдотья.

— Спасибо!

— И мне, пожалуй, пора, — заявил Слава. — Тороплюсь.

У Тани дрогнули губы и вдруг она сказала:

— Впрочем, я еще посижу.

Слава поднес к очкам руку с часами, улыбнулся виновато:

— Собственно, у меня в резерве еще полчаса.

Костя рассмеялся, и Тане захотелось подергать его за упрямый хохолок. Сделать, конечно, такое не могла и улыбнулась.

— Я говорю, — продолжал Петя, обращаясь к деду, — «Кто тебя, поросенок, учил так разговаривать с отцом?» Мать ему — подзатыльника. Я говорю: «Слушай, Маша, ты замучаешь ребенка». Она, представь, рассердилась. Словом, сплошное недоразумение.

— Ох, — вздохнула Таня, — хоть и хорошо у вас, но меня ждут подруги.

Она встала, застегивая пальто и искоса поглядывая на Славу. Тот вскочил и, глядя в сторону, признался:

— Не могу больше. Время!

Костя, сдерживая смех, попросил Таню:

— Не спеши, Ромашова. Успеешь.

— Успею?

— Конечно!

— Ну, тогда…

Таня снова села. Слава потоптался и уставился на портрет. Костю душил смех. Махнув рукой, он скрылся в кухне и оттуда слышно было, как он, не сдерживаясь, смеялся, словно всхлипывал. Василий Васильевич, наконец, понял Воробьева и тоже улыбнулся в седые усы. Таня рассмеялась, сорвалась с места и выскочила в сени.

Только Петя Ласточкин недоумевал: что произошло? Почему все смеются?

Таня, просмеявшись, вернулась в горницу, торопливо попрощалась и ушла, радостная, приподнятая. Хотелось петь во весь голос.

Когда Бергамутров выбежал на крыльцо, Тани и след простыл.

3

Как обычно, Таня взбежала по лестнице на второй этаж, распахнула дверь в красный уголок и удивилась: Кости не было. И Чапаев на картине летел в атаку, и недописанный лозунг у стены, баночки и тюбики с красками в беспорядке разбросаны на сцене, и две кисти — на табурете. А Кости не было.

Таня быстро переоделась в своей загородке и, почему-то обеспокоенная, спустилась в цех. Слава ожидал ее на том же месте, сразу же приспособился под ее шаг. Она поглядывала по сторонам, стараясь где-нибудь между станками увидеть Костю. «Зачем он мне нужен? — старалась заглушить она свое волнение. — Просто непривычно, что его нет. Вот если бы из комнаты у меня убрали шкаф, тоже было бы непривычно».

— Понимаешь, Таня, новость какая? — спросил Слава, поглядывая на нее сбоку. Она забыла, что он шагает рядом.

— Новость? Какая же? — тут она заметила Петю Ласточкина и направилась к нему.

— Костю Воробьева того…

Она резко остановилась. Слава, не ожидавший этого, прошел было мимо.

— Что? — прошептала она, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

— Под машину вчера попал. Понимаешь, когда возвращался от Василия Васильевича…

Она больше не слушала, повернулась и побежала обратно. Слава за нею. Около лестницы Таня остановилась.

— Куда его увезли? — спросила шепотом сквозь слезы.

— В санчасть.

Она смотрела на Бергамутрова невидящими глазами и вдруг крикнула в отчаянии:

— Уходи!

Испуганный Слава шарахнулся в сторону и чуть не сбил с ног рабочего Ванюшова.

— Чего ты бегаешь, как козел? — рассердился Ванюшов. — Шайбы, кронштейны! Эх ты, проморгал такую девушку! Техник-механик.

— Уйди ты! — отмахнулся Бергамутров. — А то, понимаешь…

— Что тут не понимать? — усмехнулся Ванюшов и зашагал по пролету, придерживая под мышкой книгу. Хотел зайти в библиотеку, да понял, что не вовремя.

А Таня, наскоро накинув пальто, выскочила во двор и заспешила к проходной. Подгоняло одно желание: увидеть Костю. Зачем? Она, пожалуй, не ответила бы на этот вопрос. Просто какая-то непонятная сила толкала ее вперед, цепляясь за сердце, выдавливая слезы.

Миновав проходную, Таня замедлила шаг.

В цех она попала года полтора назад. И впервые увидела Костю. Рассмеялась, когда узнала, что Воробьев — художник. Скорее он смахивал на дворника или носильщика с вокзала: неуклюжий, с длинными руками. Лицо простоватое, с добрыми, доверчивыми глазами. На макушке топорщился русый хохолок. И у нее как-то сразу выработалась линия поведения: насмешливая, скептическая. Костя выполнял разные мелкие заказы, оформлял цеховой «Крокодил», словом, делал невидную, но необходимую работу.